Георгий Старостин: Исследовать классические китайские тексты «с чистого листа»

В 2021 году ИКВИА ВШЭ проводит набор на бакалаврскую программу «Язык, словесность и культура Китая». Студентам предстоит изучать китайский язык, включая его древние формы и диалектные расхождения. О древнем и современном в китайском, и не только в китайском, языкознании мы поговорили с главным научным сотрудником ИКВИА ВШЭ Георгием Старостиным.

Creative Commons

— Какие Вы видите перспективы для тех, кто захочет сосредоточиться на изучении классических китайских текстов и древнекитайского языка?

— Перспективы на самом деле очень захватывающие, потому что китайская филология сегодня в некотором смысле рождается заново. Классическая школа изучения китайских текстов по сути восходит к традиции, заложенной еще в древности выдающимися филологами эпохи Хань (II в. до н.э. — III в. н.э.). Уже в то время многое в таких уважаемых, священных для многих китайцев текстах, как Шицзин («Книга песен»), Шуцзин («Книга истории»), в различных философских трактатах, приписываемых Конфуцию, Лао‑цзы и их ученикам, многое было непонятно — сказывались такие факторы, как значительное расстояние во времени, диалектные особенности текстов, искажения при устной передаче и письменном переписывании источников. Китайские школы анализа и комментирования текстов проделали колоссальную работу по восстановлению и уточнению этих утраченных смыслов. Но при этом в классической китайской филологии так и не сложилось полноценной методологии языкового и текстологического анализа, не говоря уже о предельной идеологизированности многих ее представителей.

За вторую половину XX в. в мировой синологии, наконец, сложились вполне современные условия для того, чтобы провести масштабную переоценку всего этого наследия и начать исследовать классические тексты «с чистого листа», то есть с учетом всего того, что мы теперь знаем про устройство и историческую эволюцию китайского языка. Мы примерно представляем себе, как звучали древне‑ и среднекитайский язык (напомню, что звуковая сторона китайского языка обычно скрыта за иероглифической письменностью, которая не передает звучание напрямую). Мы знаем, что грамматика и словарный состав китайского языка претерпели за последние три тысячи лет колоссальные изменения. Мы имеем доступ к многочисленным археологическим находкам, включая альтернативные версии классических текстов на бамбуковых дощечках и шелковых свитках, и некоторые из них уже успели перевернуть традиционные интерпретации. Наконец, нам помогают и цифровые технологии — вместо того, чтобы работать с огромными, но очень негибкими и на самом деле ограниченными словарями, мы теперь можем работать с целыми корпусами текстов, сравнивая их, изучая их влияние друг на друга, используя данные понятных и ясных текстов для того, чтобы прояснять до сих пор неясные пассажи в других. Работы здесь — непочатый край, и несмотря на то, что синология — одна из наиболее, так сказать, «густонаселенных» областей востоковедения, профессиональных синологов, способных работать с классическим китайским текстом на современном уровне, в мире не так‑то много, а в России их и вовсе единицы. Мы очень надеемся, что запуск нашей программы в ВШЭ как‑то поможет справиться с острым дефицитом специалистов.

Георгий Старостин: Что такое иероглифы

и почему ими пользуются на Востоке, а не на Западе

— Вы много лет занимаетесь новым филологическим переводом упомянутого Вами классического китайского памятника Шицзин («Книга песен»). Расскажите, пожалуйста, о некоторых важных достижениях на этом пути. Будут ли результаты исследования каким‑то образом включены в Ваши образовательные проекты, совместные с нашими будущими студентами‑синологами?

«Шицзин» — один из самых важных текстов для классической китайской цивилизации, первая и древнейшая из многочисленных поэтических антологий, которая не только лежит в основе всей дальнейшей поэтической традиции в Китае, но и на протяжении двух с половиной тысяч лет преподносилась как своего рода поставщик ключевых моральных ориентиров для всего китайского общества. Но именно из‑за этого «Шицзин» уже в ту же эпоху Хань превратился в своего рода «пустой объект», в который каждое следующее поколение комментаторов привносило те смыслы, которые, на их взгляд, лучше всего соответствовали текущей эпохе. Это просматривается и в переводах — если вы берете в руки практически любой литературный перевод «Шицзина» на русский или другой европейский язык, вы с уверенностью читаете не столько непосредственно тексты анонимных древнекитайских поэтов, сколько то или иное их осмысление человеком, жившим спустя как минимум тысячу, а то и больше лет после них. Работа современных шицзинистов, в которую и я время от времени вношу свою скромную лепту, заключается в том, чтобы постараться — в той степени, в которой это вообще возможно — восстановить исходные смыслы, разобраться через исследование текста в том мире, в котором жили и творили живые китайцы первого тысячелетия до нашей эры, отделить мифы и иллюзии от исторической реальности.

На наших занятиях по древнекитайскому языку мы в обязательном порядке читаем и некоторые стихотворения из «Шицзина», причем в критическом аспекте — я вижу свою задачу не только в том, чтобы объяснить, как формально устроены эти стихи и как их понимают средневековые комментаторы, но и в том, чтобы показать, чтó в этих стихах мы до сих пор не понимаем, и что мы можем сделать для того, чтобы приблизиться к более точному пониманию. Это довольно сложная и тонкая тема — зато сразу становится ясно, сколько еще неразгаданных тайн до сих пор хранит китайское текстологическое наследие. Кстати, у нас в ИКВИА уже функционирует научный семинар по лингвистическому и филологическому исследованию классических китайских текстов — пока что он укомплектован в основном научными сотрудниками и преподавателями, но мы надеемся, что уже после первых двух‑трех лет обучения к нему можно будет на полноценной основе привлекать и тех из наших студентов, кого по‑настоящему заинтересует эта тематика.

— Ваши проекты «Вавилонская башня» и «Глобальная лексикостатистическая база данных» настолько огромны, что уместно, наверное, спросить: что нового в их работе произошло за последнее время? Расскажите о них, пожалуйста.

Здесь, наверное, стоит сказать о том, что в китайскую филологию я, собственно, «пришел» из лингвистики; моя основная область исследований — сравнительно‑историческое языкознание, занимающееся проблемами изучения генетического родства и исторической эволюции языков. Я работаю далеко не только с китайским языком, но и с языками разных других семей и географических регионов (например, много лет уже занимаюсь классификацией языков африканского континента). Этот интерес я унаследовал от своего покойного отца и учителя, Сергея Анатольевича Старостина, который многие десятилетия руководил так называемой Московской школой компаративистики — именно он и был основателем онлайн‑проекта «Вавилонская башня», где, по его замыслу, должны были со временем оказаться все исторические и этимологические словари (базы данных) по языковым семьям мира. (Кстати, он также много лет занимался историей китайского языка; его реконструкция звуковой системы древнекитайского — первое в отечественной истории системное исследование по этой теме).

После смерти С. А. Старостина этот проект продолжает развиваться, хотя в последнее время основной упор наша рабочая группа делает на исследовании в первую очередь так называемой «базисной лексики» языков мира — фундаментальных и устойчивых слов, сопоставительное изучение которых дает шанс на успехи в реконструкции очень древних языковых состояний, уходящих вглубь тысячелетий. Этой задаче как раз и посвящен наш суб‑проект «Глобальная лексикостатистическая база данных», в рамках которого для сопоставительных исследований мы собираем и анализируем списки базисной лексики по языкам мира — проект, кстати, совершенно открытый для участия в нем и наших юных воспитанников.

Отмечу, что китайский язык, с его колоссальной диалектной раздробленностью (так называемые «диалекты» китайского — на самом деле совершенно самостоятельные языки, зачастую отличающиеся друг от друга больше, чем, скажем, современные французский от итальянского или английский от немецкого) и с его трехтысячелетней письменной историей, дает огромные возможности для теоретических прорывов в историческом языкознании. Это в каком‑то смысле кусочек «живой истории», причем очень своеобразной и необычной для человека, привыкшего к языкам «европейского» типа, устроенным во многих отношениях совершенно иначе. Как китайский язык трансформировался на протяжении своего развития — это, с одной стороны, абсолютно уникальное путешествие во времени, а с другой, изучение этой трансформации дает нам ценное понимание исторического опыта, которое нередко можно спроецировать и на другие, менее хорошо изученные ситуации с другими языковыми семьями.

Язык, словесность и культура Китая