Вячеслав Тельминов о наследии древнего Рима

В 2021 году ИКВИА ВШЭ проводит набор на бакалаврскую программу «Античность». Программа предполагает основательное изучение истории и наследия древнеримской цивилизации: латинского языка и культуры. О наследии древнего Рима мы поговорили со старшим научным сотрудником ИКВИА ВШЭ Вячеславом Тельминовым.

freepik.com

— Какие исследовательские проекты в истории древнеримского хозяйствования представляются Вам наиболее актуальными?

Рим создал первое в истории глобализованное экономическое пространство, охватившее половину всей известной тогда Ойкумены. С конца XX века мы переживаем нечто подобное, но уже на новом витке.

Не менее удивительны достижения Рима в сфере урбанизации. Это первая держава, внедрившая массовую инфраструктуру для всеобщего пользования (дороги, мосты, акведуки, термы, центральное отопление и водоснабжение до конечного потребителя, туалеты и канализации, стадионы, многоэтажные инсулы, прачечные и общепит). Наконец, именно римляне создали образ современного городского пространства с проезжей частью, бордюрами, «зеброй», отбойниками и даже указателями, вмонтированными в тротуар.

Даже проблема утилизации отходов в каком‑то плане созвучна с современной борьбой с пластиком. В античности амфоры были не престижным объектом декора, а контейнером для перевозки и хранения самых распространенных продуктов — вина, масла и зерна. К примеру, на юго‑западе Вечного города даже есть небольшой «холм амфор» высотой более 50 метров (monte Testaccio), целиком состоящий из черепков выброшенных амфор.

Лишь сравнительно недавно, в XIX веке, мы догнали римский мир по уровню инфраструктуры и урбанизации. Это значит, что изучение форм и механизмов римской экономики представляет интерес не только для историков, но и (при всей непохожести общественных систем и уровня технологического развития) дает полезный сравнительный материал для современной урбанистики.

Три тренда, определяющие лицо нашей эпохи — демократизация, цифровизация и работа с большими массивами данных (big data). Проникая во все сферы производства и познания, эти принципы оказывают влияние и на антиковедение, в том числе историю древнеримской экономики.

Возьмем первый тренд — расширение доступа к историческому знанию. Несмотря на борьбу издательств с «пиратскими ресурсами» (например, zlibrary и academia.edu), тысячи ученых выкладывают туда оцифрованные статьи и книги.

Второй и третий тренд сделали особенно актуальными те проекты по изучению древнеримской экономики, которые требуют анализа большого массива данных. Благодаря компьютерным методам и моделям, а также учету массовой демографической, финансовой и географической информации получается изучать ранее недоступные наблюдению процессы.

Приведу всего два примера подобных широкомасштабных проектов, которые не только приносят собственные результаты, но и дают в руки ученым всего мира инструменты для дальнейшего анализа.

Первый — проект оксфордского университета «The Oxford Roman Economy Project», в рамках которого созданы общедоступные базы данных с указанием всех городских центров позднереспубликанского и имперского периодов, их размера и состава, объектов транспортной инфраструктуры, каменоломен, центров добычи и обработки металла, кораблекрушений и амфор, прессов для отжима оливкового масла и виноградного сока, гидротехнических приспособлений и сооружений. Каждый может скачать эти базы данных в формате Excel и использовать их в собственной работе.

Данные имеют строгую географическую привязку и для удобства работы ссылаются на соответствующий сектор Баррингтонского атласа греческого и римского мира, который появился на заре цифровизации в 1988 году, но теперь продолжает обогащаться данными благодаря проекту «Плеяды»).

Массовый характер данных и их быстрая обработка на основе комьютерных моделей позволяют изучать процессы, чей экономический аспект ранее не изучался — например, производство и коллекционирование предметов искусства в Римской империи, экономика античной религии.

Второй проект (Mercury) демонстрирует широкий спектр применения подобных массивов данных. Вот далеко неполный список тем, которые можно изучать: повторное использованные амфоры как материал для изучения структуры питания и торговли, формирование предпочтений при покупке керамики от разных производителей (product preference, cultural transmission theory), долгосрочные паттерны потребления, влияние ограничений транспортной системы на торговые и информационные потоки, воздействие распределительной и потребительской функций крупных поселений на товарные потоки и региональную интеграцию, влияние демографической структуры на социальные связи, экономические процессы и торговые организации, механизмы спроса, предложения и ценообразования сквозь призму региональных рынков, взаимоотношения между торговцами, демографические модели роста или стагнации населения Рима в эпоху Поздней республики.

Если в целом охарактеризовать «север» и «юг» в плане исследования римской экономики, то южные романские страны (Франция и Италия) традиционно уделяли этой тематике больше внимания благодаря марксистскому наследию, которое в 60–70‑е годы было более влиятельно именно в этих странах. В Италии, например, примечательны публикации по истории экономики римского Института Грамши.

— Где и как в мире сейчас изучают древнеримскую цивилизацию? Какие Вы видите перспективы для международного сотрудничества?

Древнеримскую цивилизацию изучают профессионалы и любители по всему миру — университеты, свободные группы исследователей, наконец, общества реконструкторов (например, римский клуб legio VII Gemina, который дважды приезжал в Москву на фестиваль «Времена и Эпохи»). Пусть в академических кругах к последним и не относятся всерьез, это не менее увлеченные люди, отдающие свое время и страсть задаче кропотливого изучения римских институтов армии и тыла, снаряжения и вооружения.

В фундаментальной науке главную роль играют традиционно сильные и ориентированные на изучение классической древности американские университеты, а также страны, ощущающие свою живую связь с Римской империей — Великобритания, Италия, Испания, Германия, Франция, Австрия. Возвращаясь к теме экономики из Вашего предыдущего вопроса, хочу отдельно отметить немецкие университеты, проекты которых отличаются особой основательностью. К примеру, это тюбингенский проект по экономике поздней античности и кёльнский проект, посвященный взаимосвязи религии и экономики и храмам как участникам экономических процессов.

Но и мы, благодаря посредничеству Византии ощущающие себя в какой‑то степени «внуками» восточных «ромеев», тоже вносим значимый вклад в изучение истории Рима. Безусловно, в этой сфере огромный потенциал международного сотрудничества — ведь Римская цивилизация не просто общее прошлое для многих европейских стран, в котором они могут черпать силу и вдохновение для новых витков интеграции. Рим — это еще и идея универсализма — и в таком качестве он апеллирует к воображению всех народов.

— Расскажите, пожалуйста, чем Вы сами сейчас занимаетесь как исследователь, какие планы?

В данный момент я работаю над проектом, посвященном континууму «публичное» / «частное» в пространстве римской виллы. Villa marittima, бывшая не только местом отдыха, но и местом приема гостей и пространством для политики, дает богатый материал для изучения динамики категорий publicus / privatus в римской политической и бытовой культуре в период трансформации республиканской системы ценностей.

Интерес к этой теме зародился еще в период работы в 2014–2015 годах в Фонде Реставрации Античных Стабий (RAS) в Везувианской археологической зоне. Стабии — место высочайшей концентрации курортных вилл не только в тени Везувия, но и во всем римском универсуме.

По причине плохой доступности и малоизвестности этих вилл туристы обходят их вниманием, посещая лишь Помпеи и Геркуланум. При этом Villa Arianna, вторая по красоте раскопанная здесь вилла — единственное место за рубежом, где на постоянной основе работает экспедиция археологов и реставраторов из России (Эрмитаж). И каждый сезон здесь находят что‑то новое. Причем в основном это не предметы, а стены, фрески и мозаичные полы, не интересные для грабителей и потому нетронутые. Также между виллами были найдены дороги, чей правовой статус находится в особой «серой» зоне между publicus и privatus.

Из‑за того, что стабианские виллы сохранили несколько следов перестройки (в частности, прекрасно видны следы последней перестройки в период между землетрясением‑предвестником и катастрофическим извержением Везувия), они дают ценные сведения о том, как с течением времени менялся «градиент» публично‑приватного пространства, функций различных помещений, их визуального маркирования и выстраивания в «маршруты» для разных категорий гостей. Особенно ценно, когда подобные маршруты можно проверить на материале литературных источников.

При изучении этих категорий и их оппозиции особенно помогают методологические разработки авторов, работавших в русле т.н. «пространственного поворота» (spatial turn): Билла Хиллье (space syntax theory), Джульен Хэнсон (movement as memory theory) и Эми Рассел, блестяще применившей этот прием в изучении городского публичного пространства в Древнем Риме.

В рамках второго проекта я осуществляю консультационную лингвистическую поддержку в процессе публикации репарационного архива Томского университета, содержащего хозяйственные записи из Любека, штаб‑квартиры Ганзейского союза, вывезенные Красной армией из Германии. Эти документы содержат хозяйственные записи городских властей на смеси средневерхненемецкого языка и латыни. Кроме ностальгии по немецкому языку, данная работа мотивирована тем, что помогает погрузиться в историю хозяйствования Ганзейского Союза — этого особого феномена интеграции, который по своему духу представляется своего рода дальним отзвуком римской экономической экспансии, напоминая отдельными механизмами былые времена «глобализации» pax romana.