Леонид Коган: «Арабский — мой первый и главный восточный язык»

В 2021 году ИКВИА ВШЭ проводит набор на бакалаврскую программу «Арабистика: язык, словесность, культура», которая ставит своей целью ознакомить студентов как с колоссальным письменным наследием арабского мира ранних эпох, так и с его многогранным и быстро меняющимся настоящим. Об арабском языке и актуальных направлениях в арабистике мы поговорили с профессором ИКВИА ВШЭ Леонидом Коганом.

— Расскажите, пожалуйста, как произошла Ваша встреча с арабским языком.

Арабский стал первым семитским (и вообще восточным) языком, к которому мне посчастливилось прикоснуться, когда я стал студентом кафедры арабской филологии Восточного факультета Петербургского университета в 1991 году. С того момента и поныне меня с ним связывают отношения пламенной, пусть и не всегда разделенной любви. Мой путь в науке сложился таким образом, что на протяжении длительных промежутков времени меня занимали исследовательские и преподавательские сферы, довольно далекие от арабистики — по крайней мере, в традиционном понимании того, как устроена эта наука. Наука платила тем же — многое из того, что казалось прочно усвоенным в студенческие годы, оказалось не менее прочно забытым; времени на то, чтобы следить за новыми арабистическими достижениями, тоже чаще всего не хватало.

Все начало меняться в 2009 году, когда по приглашению академика В.В. Наумкина я стал участником российско‑йеменской экспедиции и впервые оказался в столице Йемена Сане, а затем — на острове Сокотра. С тех пор я с радостью наблюдаю за тем, как арабистическая проблематика поглощает все больше моих сил, мыслей и времени.

— Сразу хочется спросить, какие направления арабистики вызывают у Вас наибольший интерес как у исследователя и преподавателя. Но прежде отметьте, что из них наиболее актуально для образовательной программы.

Насколько я могу судить, те области, которые меня особенно интересуют, очень актуальны для мирового научного процесса, но, к сожалению, не столь развиты у нас в России, что и хотелось бы изменить в лучшую сторону. Искренне надеюсь, что наши будущие абитуриенты, студенты и выпускники смогут не только заполнить эти лакуны, но и обогатить своими достижениями всю мировую науку. Уместно будет также сказать несколько слов о других перспективных арабистических направлениях, которыми я сам специально не занимаюсь, но пристально слежу за их развитием — отчасти из любопытства, отчасти для того, чтобы поддержать свою арабистическую квалификацию, отчасти имея в виду применить их результаты в своих собственных исследованиях на родственные темы. Мне хотелось бы поделиться словами любви к современному арабскому языку (письменному и устному), так же как и некоторыми соображениями о том, как стоит подступаться к освоению безбрежного океана, которым являются арабистика, арабский язык и арабский мир.

— Итак, что в арабистике представляется Вам наиболее интересным и перспективным? Какая область исследований — «номер один»?

Самая захватывающая для меня область арабистики — всё, что связано с Кораном. Многие знают, что с религиозной и, шире, культурно‑исторической точки зрения Коран — это своего рода «ислам до ислама»: еще не ислам, но текст, на основе которого позднее сформировалась мусульманская цивилизация. Чтобы убедиться в этом, достаточно бросить взгляд на то, как своеобразно, подчас неожиданно употребляется в Коране сам глагол аслама и производное от него существительное ислам. Гораздо менее известен тот факт, что почти таким же образом соотносятся между собой арабский язык Корана и классический арабский язык.

С одной стороны, язык Корана традиционно считают основным источником стандартизованного письменного языка последующих столетий, его идеальным и непревзойденным образцом. Эта точка зрения (кстати, нередко оспаривамая современными исследователями) кажется мне в целом справедливой: язык Корана действительно представляет собой высокоорганизованную, почти всегда очень последовательную и строгую систему, обладающую всеми необходимыми ресурсами для того, чтобы в определенной ситуации превратиться в официальный письменный медиум. Можно лишь восхищаться тем, как столь совершенная языковая система смогла возникнуть в тех общественных условиях, какие мы, арабисты Запада, привыкли реконструировать для Хиджаза эпохи Мухаммада.

С другой стороны, десятки (если не сотни) грамматических, лексических и стилистических черт, присущих языку Корана, либо не получили развития в классическом арабском языке, либо были напрямую отвергнуты его безымянными создателями. Но есть и еще более важное обстоятельство: язык Корана не затронут номирующей деятельностью средневековых филологов, благодаря которой классический арабский язык стал таким, каким мы его знаем: не знающей исключений высокостандартизованной системой, как правило не слишком интересной для лингвистического описания. Боюсь показаться слишком откровенным традиционалистом, но мне и в самом деле кажется, что арабский язык Корана представляет собой относительно точное свидетельство о живой (пусть и не совсем разговорной) речи хиджазских арабов той эпохи — свидетельство уникальное, значение которого при любых оговорках невозможно переоценить.

Так или иначе, как бы ни были близки коранический и классический арабский, они, конечно же, не тождественны друг другу. К сожалению, этот очевидный факт лишь в незначительной степени осознан арабистической наукой: до сих пор не существует даже проекта строго корпусной грамматики языка Корана, а единственный современный словарь к этому памятнику, опубликованный в 2004 году ныне покойным австрийским арабистом А. Амбросом, уже в силу своего небольшого объема может считаться в лучшем случае наброском для будущего полноценного труда. Лишь в самое недавнее время стали появляться специальные работы, исследующие различные аспекты языка Корана с использованием современного лингвистического инструментария.

Надеюсь, что в ближайшие годы свод этих пока немногочисленных исследований пополнят статьи, выполненные при моем участии Марией Булах, нашим замечательным лингвистом‑семитологом, эфиопистом и арабистом. Уже больше года мы с Марией раз в неделю встречаемся для того, чтобы просто читать Коран, подряд, «от корки до корки», обращая внимание на все, кажущееся нам необычным, непохожим на кодифицированную классическую норму и, тем самым, заслуживающим лингвистического осмысления. Конечно, это медленное чтение (пока только первые сто страниц прошли), но полученные материалы не могут не впечатлять и, скорее всего, обеспечат нас пищей для анализа на несколько лет вперед.

Исследования в области коранического языка с неизбежностью заставляют задуматься над проблемами, значение которых выходит далеко за пределы арабской лингвистики. На протяжении последних десятилетий исследователи Корана оживленно дискутируют проблемы формирования этого корпуса, природу и значение внешних (христианских, иудейских, иранских, южноаравийских) влияний на него, относительную и абсолютную хронологию тех или иных коранических фрагментов. Некоторые современные работы, посвященные коранической проблематике, имеют радикальный ревизионистский характер, многие из них основываются на довольно эксцентричных гипотезах. Оставаясь в данном случае традиционалистом, не могу не признать, что многие из этих исследований обладают мощным стимулирующим потенциалом и приглашают исследователй Корана к использованию сложной междисциплинарной методологии, в которой есть место и таким дисциплинам, как этнология или фольклористика. Приведу один небольшой пример из собственных недавних наблюдений. В суре 4:119 дьявол говорит, что «прикажет им [людям] обрезать уши домашних животных и [тем самым] искажать творение Бога». Ученые давно предполагали, что речь идет о какой‑то доисламской религиозной практике, однако лишь недавние исследования в области сокотрийского фольклора, выполненные В.В. Наумкиным при моем участии, позволили уверенно утверждать, что отрезание части уха — это способ маркирования «особых» домашних животных, ведущих свое происхождение от небесного «стада джиннов» и имеющих сакральный статус.

— Что идет следом за коранистикой в Вашем перечне приоритетных исследовательских направлений?

Актуальнейшим направлением арабистики, очень интересным для меня лично, является все, что связано с Йеменом и, шире, с южной и юго‑западной Аравией начиная с раннеисламского времени и вплоть до наших дней. Живой интерес, который многие арабисты испытывают к этому региону, обусловлен двумя основными причинами. С одной стороны, значительная удаленность Юга Аравии от важнейших очагов ближневосточной культуры (Сирия, Ирак, Египет) и обусловленная природными условиями географическая изоляция определили беспрецедентно высокий уровень архаизма йеменской арабской культуры на всех ее уровнях, начиная с языка и заканчивая сельским хозяйством и религиозной обрядностью. С другой стороны, письменные и устные источники средневекового и современного Йемена нередко содержат уникальные свидетельства о бытовавшей здесь древней южноаравийской культуре.

Поистине революционным открытием современной арабистики стала публикация в 2003 году рукописного кодекса, составленного в конце XIV века йеменским султаном аль‑Маликом аль‑Афдалем. Этот правитель‑эрудит создал настоящую «энциклопедию арабской жизни» той эпохи: в его кодексе, состоящем из нескольких сотен листов, можно найти сочинения почти на любые темы, от пословиц и поговорок до трактатов о разведении рыб. Чего стоит одна лишь «Расулидская Гексаглотта» — шестиязычный (арабско-персидско-тюркско-монгольско-греческо-армянский) словарь на несколько сотен понятий! В 2016 году мы с Марией Булах выпустили в свет комментированное издание другого замечательного лексикографического произведения из этого кодекса, «Эфиопско‑арабский глоссарий», содержащий сотни слов бесписьменных языков южной Эфиопии, записанных арабскими буквами. Тексты кодекса чаще всего записаны трудным для понимания курсивом, многие из них нуждаются в подлинной дешифровке. Может быть поэтому с момента публикации кодекса лишь немногие его листы были опубликованы с переводом и комментарием. Работы здесь — непочатый край.

— Исследования Йемена, кажется, привлекали многих наших ученых соотечественников, арабистов?

Да, так сложилось, что советские, а ныне и российские ученые обладают уникальным опытом исследования Юга Аравии (среди ныне живущих авторов назову М.Б. Пиотровского, В.В. Наумкина, А.В. Седова, А.В. Коротаева, М.А. Родионова, С.А. Французова), поэтому у будущих поколений российских арабистов есть возможность продолжить работу над изучением древнего, средневекового и современного Йемена, опираясь на выдающиеся достижения своих предшественников.

Вообще же, для меня в арабистике нет скучных тем, интересным мне кажется практически все. Скучные, устаревшие методы, ограниченность исследовательского кругозора — вот этого в арабистике, увы, в избытке. А скучных тем тут нет. Вот недавно с моей бывшей магистранткой, а ныне преподавателем нашего института Е.М. Колосковой вместе прочитали большой роман молодого египетского писателя Ахмада Мурада, в котором чего только нет — и наркотические трипы, и тату‑салоны, и средневековая магия чисел. Разве это может быть скучным? Было бы время, читал бы каждый день!

— Что Вы сказали бы, завершая наш разговор? Какие ремарки и пожелания напоследок?

Напоследок хотел бы сказать, что приобрести виртуозное владение современным арабским языком во всем его необозримом богатстве — фантастическая по своей амбициозности цель, для достижения которой совершенно не жалко потратить многие годы. Стать корифеем арабской беседы может — и должен! — всякий, стремящийся к практической карьере на Ближнем Востоке (для которой современный мир, к счастью, а иногда, увы, и к сожалению, предоставляет нам все более богатые возможности). В то же время, тонкое понимание современного арабского языка совсем не входит в противоречие с карьерой арабиста‑исследователя, в том числе и «классика»: и в России, и за ее пределами мне не раз доводилось встречаться с выдающимися учеными, чей изысканный разговорный арабский вызывал у меня острые приступы белой зависти (среди отечественных знаменитостей я назвал бы уже упомянутых выше академиков Пиотровского и Наумкина).

И совсем последнее. В современной околонаучной публицистике нередко сталкиваюсь с точкой зрения, согласно которой разговаривать с арабами обязательно нужно на народно‑разговорных региональных языках (диалектах), в то время как обращение на литературном арабском моментально сделает вас объектом непонимания и насмешек. Хотелось бы решительно развеять это заблуждение: весь мой жизненный опыт показывает, что умело поставленная речь на литературном языке всегда и везде в арабском мире вызывает лишь одобрение, а часто и искреннее восхищение. Арабы любят и ценят высокие регистры своего языка, дорожат их коммуникативным и интеллектуальным потенциалом и всегда рады видеть, что иностранец разделяет их чувства. Мораль: не пренебрегая диалектами, начинайте с фусхи!

Арабистика