Сергей Лёзов: «Главное — это величие замысла»

В 2021 году ИКВИА ВШЭ проводит набор на новую бакалаврскую программу «Христианский Восток». В программе сочетаются древность и современность, и в отношении языков, и применительно к литературе и фольклору. Как подобное сочетание может реализоваться в исследовательской работе? Об этом мы поговорили с руководителем программы профессором ИКВИА Сергеем Лёзовым.

— В программе «Христианский Восток» прослеживается преимущественное внимание к языкам и текстам. Почему Вы считаете это необходимым?

Наша программа — прежде всего филологическая. В частности, мы учим студентов декодировать тексты на (пока еще) мало знакомых им языках. Мы воспитываем их в сознании того, что всякий полет мысли предполагает ежедневное и многолетнее усилие, направленное на то, чтоб понять тексты источников. Я бы сказал, что «наш» студент испытывает естественное удовольствие от того, что текст хоть чуть‑чуть поддается и смысл — складывается. Без филологического опыта и такой подготовки из студента может вырасти верхогляд, жонглирующий чужими словами.

— Культуры христианского Востока были взаимосвязаны внутри этой общности, но они также были связаны с другими культурами, вне ее. Каким «внешним» связям уделено внимание в программе?

Многие сообщества христианского Восток с давних пор и до сего дня живут внутри нехристианских культур большинства. К примеру, у арамейского христианства практически никогда не было своей государственности. А сейчас арамейские христианские общины почти все находятся на территории Курдистана, который сам разделен между Турцией, Ираком и Сирией. Это ислам, и это арабский и курдский языки. Поэтому в нашей программе много арабского языка. Это стандартный литературный арабский, на котором студенты научатся свободно читать и объясняться, а также разговорные арабские языки, прежде всего дамасский диалект. Мы будем преподавать и основы северного курдского, курманджи. Знакомство с ним необходимо для понимания эволюции арамейского языка, и, конечно для работы с современными арамейскими языками этого региона.

— Чем сейчас занимаетесь Вы сами?

Я работаю по двум направлениям: история аккадского языка и история арамейского языка. Для меня эти области исследований интеллектуально связаны.

— Расскажите подробнее. Аккадский язык? Какие материалы Вы изучаете на этом языке? Вы работаете вместе с коллегами?

«Аккадский» — это не один язык, в отличие от того, как это изображается в стандартной литературе по ассириологии. Это группа восточносемитских языков Месопотамии, для которых есть письменные памятники примерно с середины третьего до середины первого тысячелетия до нашей эры. Вскоре после середины первого тысячелетия эти языки вымерли, в качестве живых языков их вытеснили арамейские диалекты.

Cкажем, старовавилонский аккадский (примерно 1900–1600 до н.э.) представлен, среди прочего, шестью тысячами писем на глиняных табличках, многие из них написаны обычными людьми (то есть не богами, царями, вельможами и прочими начальниками), и адресованы родственникам авторов или их партнерам по бизнесу. Эти письма были найдены в Ираке и Сирии и в какой‑то мере расшифрованы. Представьте себе: бытовые письма, написанные почти четыре тысячи лет тому назад, свидетельства о повседневной жизни того времени. Мы их очень плохо понимаем, так как корпус не дошел до нас по традиции (в отличие от латыни или греческого). Заведомо ясны лишь формулярные приветствия и некоторые очень частые фразы в ясных контекстах. Вся беда в том, что информантов нет, спросить некого! И вот мы с моим ближайшим коллегой Ильей Архиповым уже десять лет читаем и перечитываем этот эпистолярный корпус в надежде понять его сравнимо с тем, как филологи понимают живые языки. Итогом должна быть корпусная грамматика старовавилонского.

Одновременно мы читаем письма и правовые документы на других аккадских языках, в частности на средневавилонском (XIV–XIII века до н.э.) и нововавилонском (VIII–VII века до н.э.). Работая втроем, мы с Ильей Архиповым и Максимом Калининым создали предварительное описание истории аккадского глагола, оно будет опубликовано издательством Brill (Leiden/Boston) весной будущего года в составе коллективного двухтомного труда “History of the Akkadian Language”. Впереди у нас, как я сказал, грамматика старовавилонского, использующая все данные корпуса, со статистическими сведениями по всем важным параметрам. И грамматики более поздних аккадских корпусов. И всё это вместе станет, как я надеюсь, основой для описания истории аккадского.

— Теперь давайте обратим пристальное внимание на второе главное направление Вашей работы.

Второе направление — это история арамейского языка. Тут тоже надо говорить про «арамейские языки», во множественном числе. Арамейские языки — это группа живых семитских языков, которые засвидетельствованы письменными памятниками на протяжении последних трех тысяч лет. На планете почти нет других «узких» языковых групп с такой диахронической глубиной. Поэтому история арамейского, когда мы ее создадим, будет интересна всякому историческому лингвисту и специалистам по семитской филологии.

Эту задачу, создание истории арамейского, решают группы исследователей, объединенных в Московский арамеистический кружок в нашем Институте, и участвующих в постоянно действующем семинаре по арамеистике в «Семи семинарах», это подразделение Независимого московского университета. Наука сейчас устроена так, что в одиночку многого не добьешься. Поэтому мы работаем небольшими группами в «динамическом» соавторстве: вместе, в реальном времени, читаем и обсуждаем тексты, и вместе пишем.

Арамейские языки сегодня — это несколько подгрупп реликтовых семитских языков. На них говорят в христианских сообществах Верхней Месопотамии (это юго‑восток Турции), в Ираке и Иране, а еще в горах Каламуна в Сирии, к северо‑востоку от Дамаска. Практически все эти языки — бесписьменные и то, что называется «угрожаемые». Через пятьдесят лет у многих из них уже не будет компетентных носителей. Меж тем эти языки описаны в разной степени плохо. Поэтому я понимаю задачу историка арамейского языка так: первым делом необходимо хорошо документировать (пока ещё) живые языки и описать их на уровне современных требований: для каждого языка необходимо создать электронную базу текстов с поиском по морфологии и лексике, словарь и грамматику. Мы стремимся понять и описать, в частности, наиболее важные и трудные для исследования разделы грамматики бесписьменных языков: грамматическую семантику глагола и синтаксис. Ведь грамматическая семантика и синтаксис — это живая вода языка, его software, в отличие от «мертвой воды» фонологии и формальной морфологии.

В качестве отправных точек для нашей истории арамейского я наметил два современных арамейских языка — туройо в северной Месопотамии (нагорье Турабдин на границе Турции и Сирии), и диалект деревни Маалула в горах Каламуна (Сирия). Туройо — самый архаичный из восточных арамейских, на нем говорят христиане‑яковиты. Маалула — архаичный западный арамейский, на нем говорят христиане‑мелькиты.

— Как вы описываете эти языки?

В нашем деле, по апокрифическому (и чуть ироничному) слову Анны Ахматовой, главное — это величие замысла. Мы с коллегами изучили основы туройо по имеющейся литературе, создали базу данных из опубликованных полевых текстов (то есть оцифровали их по своим правилам транскрипции и добавили разметку, включающую лемматизацию и морфологический анализ словоформ), сделали набросок глагольного словника на две тысячи глагольных корней, тоже по опубликованным материалам. Ведь настоящего словаря туройо нет, мы сейчас только собираем материалы для него. А без глагольного глоссария, пусть чернового, работа с новыми текстами очень затруднена, а создание современной грамматики — и вовсе невозможно.

— Вы сказали «полевых текстов». Что это за «поле»? Вы работаете в экспедициях?

В январе 2018 года, мы с коллегами Алексеем Лявданским и Гульсумой Демир отправились в Турабдин, в город Мидьят (это центр арамейской общины). С тех пор и до ноября текущего 2020 года я проработал там, с коллегами и один, в общей сложности около десяти месяцев. С начала 2019 года я веду всю полевую работу с информантами прямо на туройо, без языка‑посредника (на первых порах им был курдский), и это помогает и в работе над новыми текстами, и вообще — более глубокому пониманию языка.

Мы записали и расшифровали около пятидесяти новых фольклорных текстов, а еще автобиографические и этнографические рассказы носителей туройо. Те из текстов, те что показались нам наиболее интересными, мы подготовили к печати как самостоятельные публикации. Одна сказка вышла в этом году в журнале Journal of Semitic Studies (Oxford University Press), еще два текста приняты в печать там же. Сейчас я готовлю к публикации еще один фольклорный текст, это настоящая жемчужина. Текст этот двуязычный: прозаические части на туройо, поэтические — на курманджи. При этом текст — пародийный, с элементами черного юмора и бурлеска. Ну, знаете, по жанру это примерно как «Батрахомиомахия», написанная гекзаметром «Войне мышей и лягушек», пародирующая гомеровский эпос. Сейчас я ищу специалистов по языковому контакту и по типологии фольклора, которые помогли бы прокомментировать этот удивительный памятник, у меня не хватает для этого кругозора.

Все эти новые тексты будут изданы в книге ‘Ṭuroyo: A Selection of Transcribed and Interlinearized Texts, Together with a Glossary and Etymological Notes’. Сейчас мы с Чарльзом Хэберлем (Rutgers University, New Jersey) ежедневно работаем в зуме над межстрочным лексико‑грамматическим глоссированием текстов будущей книги. Я как‑то показал образец этого глоссирования Ильясу Ирану, моему главному информанту (мы сверяем с ним расшифровку) и сказал: «По этой книге можно будет выучить туройо!». Ильяс говорит: «И английский!». И ведь правда...

— Что еще Вы планируете издать помимо этой замечательной книги?

Итогом работы с туройо, помимо сборника новых текстов, должен быть словарь (во всяком случае, глагольный словарь) и полная грамматика, описывающая один из деревенских диалектов туройо, а именно говор деревни Кфарзе.

Все это время мы готовимся и к работе с современным западным арамейским, примерно так же, как мы готовились к полевой работе с туройо. Для современного западного арамейским (собственно, это говоры трех деревень Каламуна — Маалулы, Бахи и Джуббадина) есть набор стандартных пособий, созданных нашим немецким коллегой Вернером Арнольдом. Это описание фонологии и формальной морфологии (1990), словарь (2019), и четыре тома текстов на всех трех диалектах, которые Арнольд записал в конце 80‑х годов in situ. Нет синтаксиса, и существующий корпус маловат для создания полноценного синтаксического описания. Но главное — нет описания морфологической семантики глагола («значения глагольных времен», если выразить это на языке школьного курса английского). Меж тем именно это знание необходимо для дальнейшей исторической работы. По первому впечатлению, глагол современного западного арамейского структурно близок к глаголу классического сирийского, и это наблюдение дает опору для исторического исследования всей западной ветви арамейского. Мы с моим аспирантом Алексеем Дунцовым сейчас собираем материалы для разведывательной поездки в Сирию, в Дамаск и Каламун. Поездка запланирована на нынешний декабрь.

— Как, подводя итог нашей беседе, можно одной фразой описать вашу работу в области арамеистики?

Можно сказать так: мы прокладываем историю арамейского с обеих сторон — и от истоков, и от современного состояния, то есть мы одновременно работаем и над древними арамейскими корпусами и над живыми, в том числе устными. На семинаре нашего Кружка мы изучаем базовую лексику классических западных арамейских в сравнении с восточными. Ну и глагол, конечно: мы с Максимом Калининым, талантливым молодым ученым и моим аспирантом, заканчиваем большую работу о пассиве в древнем арамейском.

Христианский Восток