• A
  • A
  • A
  • АБВ
  • АБВ
  • АБВ
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Лекция и семинары Натальи Чалисовой по персидской поэзии в Иерусалимском университете

С 6 по 17 мая зам. директора ИКВИА побывала как Visiting Professor на факультете исламских и ближневосточных исследований (the Department of Islamic and Middle Eastern Studies, the Hebrew University of Jerusalem).

Лекция и семинары Натальи Чалисовой по персидской поэзии в Иерусалимском университете

Для студентов, обучающихся по Программе иранских исследований (the Program for Iranian Studies), Натальей Юрьевной были проведены три семинара, посвященные чтению и герменевтике персидской газели. Семинары включали чтение, перевод и интерпретацию стихотворений Шамс ад-Дина Мухаммада Хафиза (1325‒1389) с опорой на традиционную и современную комментаторскую традицию.

9 мая состоялась публичная лекция для сотрудников и преподавателей факультета под названием «Что Он налил в наши чаши? Разговоры о вине в персидской поэзии от Омара Хаййама до имама Хомейни» (What did He pour in our goblets? Talking of Wine in Persian Poetry from Khayyam to Khomeini).

В лекции речь шла о роли вина в культуре Ирана и в персидской поэзии. Потребление вина было широко распространено в древнем и раннесредневековом Иране и составляло важную часть дворцовых ритуалов. В мусульманскую эпоху вино стало осуждаемым напитком, однако иранцы продолжали пить его и писать о нем, а такие поэты, как Хаййам (ум. 1131) и Хафиз (ум. 1389), вошли в число прославленных мастеров воспевания этого «лекарства от скорбей» и «ключа к двери радости» в мировой литературе. Этапы формирования «нарратива вина» были прослежены в лекции в контексте меняющихся практик его потребления.

Обзор источников показал, что основные семантические доминанты описания вина заметны уже в поздних среднеперсидских зороастрийских и светских сочинениях: этот напиток описывается как необходимый спутник гостеприимства, он прогоняет печаль, дарит радость, выявляет истинную природу человека, приносит душе праведность и одобрение хороших людей. После прихода ислама нарратив вина активно разрабатывается в поэзии, его прославление превращается в богатую мотивами литературную тему, представленную во всех жанровых формах, от длинной поэмы-маснави до короткого рубаʻи; весь этот мотивный репертуар аккумулиррован в рубаʻи, фигурирующих под именем Омара Хаййама. Далее, когда на историческую арену выходит суфизм и возникает мистическая поэзия, вино превращается в ней из реальной вещи и объекта описания в концептуальную метафору. У суфийских авторов XI‒XIII вв. не только само вино предстает метафорой любви к Богу в сердце взыскующего, но и весь путь искания Божественной истины понимается и переживается в терминах винопития. Позднее, уже в XIV в., в эпоху расцвета классической газели, в стихах Хафиза и поэтов его круга совершается еще один семантический поворот. Эти авторы используют искусно построенные поэтические идеи, в которых красное ширазское вино и божественное духовное вино оказываются совмещены в одном и том же напитке, а споры комментаторов Дивана Хафиза о том, какое именно вино он воспевал, ведутся по сей день.

Газель, включающая мотивы винопития, оставалась популярной во все последующие века. Даже в XX в. некоторые любители этой строгой классической формы предпочитали ее свободной «новой поэзии». Одним из них был Рухолла Мусави Хомейни (ум.1989), архитектор исламской революции и автор сухого закона в Иране, который писал винные газели на протяжение всей жизни, но никогда их не публиковал. Два сборника, короткий и более полный, изданные вскоре после его смерти, носят характерные названия ‒ «Кувшин любви» и «Вино любви», а многие газели, включенные в них, имитируют образы и стиль газелей Хафиза. Отсюда ‒ строки, поражающие читателей европейских переводов творчества имама, вроде этой: «Наполни мою чашу таким вином, которое в обители недостойных гуляк (риндов) // Сведет на нет мое поклонение и разрушит мое стояние на молитве!».

Внимание к вину не только в поэзии, но и в других сферах интеллектуальной культуры иранцев представляет собой интересный случай с точки зрения «метафор, которыми мы живем»: материальный объект, использование которого не одобряемо или запрещено религиозным законом, становится ключевым поэтическим и философским концептом культуры, метафорой всех ценных и хороших вещей.