• A
  • A
  • A
  • АБВ
  • АБВ
  • АБВ
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Сотрудники ИКВИА — участники конференции «Столетию Георгия Степановича Кнабе посвящается (чтения на тему “Рецепция античности”)»

9 сентября сотрудники ИКВИА ВШЭ Ольга Ахунова, Нина Брагинская и Вера Мостовая выступили с докладами на межвузовской научной конференции, посвященной столетию со дня рождения выдающегося советского и российского историка, филолога, культуролога и переводчика Георгия Степановича Кнабе, проведенной Институтом высших гуманитарных исследований Российского государственного гуманитарного университета.

Сотрудники ИКВИА — участники конференции «Столетию Георгия Степановича Кнабе посвящается (чтения на тему “Рецепция античности”)»

Доклад О.Л. Ахуновой «Судьба Апулея в России: Ермил Костров, переводчик “Золотого осла”» был посвящен истории первого перевода на русский язык романа Апулея «Метаморфозы, или Золотой осел». Знаменитый роман Апулея в России переводили трижды — по одному переводу в столетие. Впервые возможность читать его по‑русски была открыта для публики при Екатерине II, когда в 1780–1781 гг. двумя томами вышли «Луция Апулея, платонической секты философа, Превращения или Золотой Осел в переводе Ермила Кострова». Появившись, этот перевод не стал ни литературной сенсацией, ни даже просто событием — во всяком случае, реакции со стороны критиков и рецензентов не последовало. Критики молчали о переводе Апулея и при жизни Кострова, и в последующие годы. Так же поступали издатели. О костровском переводе Апулея критики заговорили через 68 лет после его появления на свет, когда А.Ф. Смирдин издал в 1849 г. сочинения Кострова. Но почти сразу был опубликован новый перевод из Апулея — истории Амура и Психеи (кн. 4–6), а перевод Кострова объявлен устаревшим. И только в 1870 г., когда вышло 2‑е издание костровского перевода «Золотого осла», появилась и обширная рецензия на него, и первое тщательное исследование творчества Кострова, в том числе и его перевода апулеевского романа. Так «Золотой осел» в переводе Кострова был возвращен из забвения, и переводчик получил, наконец, признание, хоть и спустя 100 лет после того, как этот его перевод появился на свет. Но традиция холодно‑небрежного отношения к этому труду Ермила Кострова оказалась на удивление живучей — еще один удар переводчику и его переводу был нанесен уже в XX в.

Доклад Н.В. Брагинской «Родство модернизма и авангарда в русской рецепции античности первой трети XX в.» был посвящен анализу того, как рецепции античности модернистского образца наследовала рецепция авангардного образца, как символистские идеи возрождения античности воплощались в театральной теории и практике Адриана Пиотровского, в его переводах и критике. Адриан Иванович Пиотровский, не доживший до сорока лет, составил особую эпоху в рецепции античности в русской культуре, эпоху авангардную, к которой классика, казалось бы, подходила очень плохо. Между «классическим классицизмом» и авангардом располагается краткая эпоха модернизма в классике, ярче всего представленная отцом Пиотровского Ф.Ф. Зелинским — редким среди посетителей Башни Вячеслава Иванова академиком, и редкой публичной фигурой среди филологов классиков.

В докладе В.Г. Мостовой «Георгий Степанович Кнабе — философ, филолог, историк культуры» рассматривалась многогранная деятельность Г.С. Кнабе. Хотя в заглавии доклада слова философ, филолог, историк культуры стоят через запятую, словно мы можем рассмотреть по отдельности философские, филологические и культурологические работы по‑отдельности, в случае Г.С. Кнабе между этими словами хочется поставить знак равенства или писать их через дефис. Его работы, посвящены ли они философии, семиотике или истории повседневности, литературе или музыке, охватывают такой широкий круг вопросов, что их никак нельзя назвать узкоспециальным. Воспоминания и опубликованная переписка Г.С. Кнабе показывает, что все они были частью его ежедневных раздумий и переживаний. Высшей ценностью, переживаемой лично как внутренний опыт, в погружении в историю сегодняшнего дня и расширении границ понятия культуры от «высокой» к «повседневной» для Г.С. Кнабе была ориентация на истинность и доказуемость суждений и возможность активного взаимодействия с другим как в науке, так и в собственной повседневной жизни.

Все новости ИКВИА