Доклад Людмилы Ермаковой о «предлитературной» текстовой деятельности в Японии
25 сентября заслуженный профессор Института иностранных языков г. Кобэ (Япония) на семинаре «Культуры Востока», проходящем под руководством гл.н.с. ИКВИА Натальи Чалисовой, представила доклад «Литературные перспективы долитературных состояний (на материале “Анналов Японии” VIII в.)». Речь шла о разнообразии повествовательных стратегий и техник в «Анналах Японии» (Нихон сёки). По наблюдениям Л.М. Ермаковой, в этом письменном памятнике представляется интересным переход от линейно‑мифологического, линейно‑исторического повествования к другим типам нарратива, резко отличающимся и по стилистике, и по теме, и по целям.
В ряде фрагментов можно наблюдать первые признаки художественной организации текста, первые риторические попытки. Сюда можно отнести еще неловкие пробы инверсии в изложении событий в линейном повествовании мифологического свода, или первые зафиксированные письменно метафоры — еще полумагические, полухудожественные. В тексте памятника представляется возможным выделить фрагменты текста, которые по стилистике, сюжетным ходам, лексическим особенностям оказываются близки то к мифу как таковому, то к волшебной сказке, то к историческому преданию, то к бытовому анекдоту.
Мы вынуждены пользоваться здесь, как это называется в фольклористике, «колониальной» терминологической сеткой, никаким другим языком описания мы, как правило, не располагаем. Кроме того, все эти обозначения типа легенды или волшебной сказки употребляются больше для различения условных типов нарратива, чем для диагностики характера текстового фрагмента.
В «Нихон сёки» мы тоже видим, можно сказать, «заметки фенолога» с элементами натурфилософии («деревья и травы, а также мелкая галька родственны между собой, ибо включают в себя огонь»), истории о полезных открытиях (хранение и использование льда в летнюю жару, соколиная охота и пр.), регистрации разных необычных явлений природы без всякой мистики: например, рассказ об олене, прибежавшем к людям в поисках спасения, но все же погибшем оттого, что птица выклевала ему кожу из уха, рассказ о некоей местности, где заночевавший у ручья путник непременно погибал к утру — не по мистическим причинам, а оттого, что рядом располагался источник с ядовитыми испарениями из‑под земли.
Интересно описание человека, родившегося с двумя головами и четырьмя руками и ногами — в тексте дано точное описание сиамских близнецов; кстати, этот человек был убит по приказу властей, но не потому, что отличался от других, а потому что занимался разбоем, пользуясь способностью стрелять сразу в две разные стороны), и проч.
В «Нихон сёки» авторы считают нужным занести события, можно сказать, курьезного характера. По‑видимому, можно говорить по меньшей мере о двух юмористических новеллах (или анекдотах), также не имеющих особого отношения к предыдущему и последующему повествованиям и явно самоценных.
Отдельный интерес вызывает уникальный для ранних японских памятников сюжет о запутанной системе родства, или, вернее, о ее нарушении — персонаж женился на собственной тёще, а его сын, рожденный в этом браке, женился на дочери персонажа от предыдущего брака.
Памятник включает, на наш взгляд, в самом зачаточном, свернутом виде пробы разных повествовательных возможностей, которые мы потом наблюдаем в развитом, развернутом виде в эпоху хэйанского литературного расцвета. «Нихон сёки», как представляется, стало своего рода практикумом многих жанров и типов повествований, своего рода испытательным стендом культуры. Векторы, заданные в «Нихон сёки», впоследствии оказалось возможным обнаружить в разных сферах, это, например, летописные хроники, поэтические сборники, антологии, поэтические турниры ута‑авасэ, прозо‑поэтические повествовательные сюжеты типа ута‑моногатари, поэтологические каноны, лингвистические наблюдения и пр.
Семинар «Культуры Востока»