О разуме-самодержце и метапоэтике: доклады Нины Брагинской и Веры Мостовой

Сотрудники ИКВИА ВШЭ выступили с докладами на IX Международной конференции «Способы мысли, пути говорения», организованной Школой философии НИУ ВШЭ, на заседании Секции 3 «Философия и сакральное в античности».

Профессор ИКВИА Нина Брагинская прочла доклад «“О разуме-самодержце”: божественная философия в Четвертой Маккавейской книге», написанный в соавторстве с профессором РГГУ А.И. Шмаиной-Великановой.

В докладе рассматриваются особенности богословской аргументации, которую применяет грекоязычный иудей, автор Четвертой маккавейской книги, известной также Отцам Церкви под титулом «О разуме-самодержце», для обоснования того, что эллинские философы не способны вынести нечеловеческие пытки, какие выдерживают иудеи, чей разум (λογισμός) укреплен Торой. На эллинистическом «философском койне» языческой философии автор-иудей говорит о вере в Единого Бога и формулирует представление о превосходстве просвещенного Торой разума, разума верующего человека.

В первой части доклада речь идет о преемственности идей по отношению к стоической, платонической и перипатетической философии, а так же о трех главных терминах Четвертой Маккавейской книги: καρτερία «выдержка», ὑπομονή «стойкость», а также ἐπικράτεια – одержание (верха, победы). В 4 Макк ὑπομονή означает стоическое терпение в той же мере, что и библейскую надежду. В отличие от стоиков и киников, утверждавших полную независимость духа от страданий тела и не видевших в мучениях иного смысла, кроме возможности продемонстрировать спокойствие и бестрепетность, для мучеников 4 Макк их страдания – источник радости и залог посмертного блаженства, на этом стоит и христианское богословие мученичества.

Во второй части доклада рассматривается адресат 4 Макк и задачи, стоявшие перед ее автором. Обращаясь к иудеям, автор демонстрировал владение заимствованным понятийным аппаратом грандиозной доминирующей эллинской культуры. Он стремится показать своим единоверцам, что их собственный образ жизни ведет к добродетели и чести, ценимой в той самой культуре, которой надо было противостоять. Решаемая при этом тройная задача – соединить умозаключения теоретического разума эллинов с приемами убеждения их риторики и убежденностью библейской веры – была внутренне антиномична. Автору приходится соединять несоединимое, совершать некий прыжок, переводящий рассуждение в иной, не рациональный план: раб у него – это свободный, мука – это блаженство, беспомощность – победа, истязание – состязание, причем благородное, смерть – отрада, набожность – философия и т.д.

Изобретением автора 4 Макк является создание нового понятия «благочестивый разум» (εὐσεβὴς λογισμός), «разум благочестия» (εὐσεβείας λογισμός), т.е. разум верующего человека. Для автора 4 Макк разум верующего человека превышает разум эллинского философа, обладает непобедимой силой и самодержавно властвует над страстями/страданиями (9.18). Но иерархически этот «автократор» подчинен Богу. Мы предположили, что благочестивый разум есть греческое соответствие Премудрости. Благочестие-Эусебия предстает однажды женским существом: она имеет бессмертную душу (14.6), а в Премудрости Соломона Премудрость предстает как Дух, Если под εὐσεβὴς λογισμός наш автор подразумевает Премудрость (ср. Иов 28.28), то его благочестивый разум, соперник греческой философии, возвращается в свою «среду». Эусебия-Благочестие в 4 Макк спасает для жизни вечной (15.3), это и есть дело Премудрости (например, Прем 6.17–20).

Популярность 4 Макк в раннехристианской и патристической литературе объясняется общей задачей рациональной рефлексии веры, с которой сталкивался и Филон, и христианские писатели. Так что влияние этого сочинения на христианское богословие связано, по‑видимому, с «долгосрочной» актуальностью названной антиномической задачи.

Доцент ИКВИА Вера Мостовая выступила с докладом «К вопросу о метапоэтике Пиндара».

В эпиникиях Пиндара значительное место занимает описание поэтического мастерства и вдохновения. В таких пассажах можно встретить как обращения к богам-покровителям мусического искусства (Аполлону, Музам, Харитам и Афродите), так и развернутые описания их воздействия на поэта и рассказы об их наслаждении хорами и празднествами. С «божественным» планом описания соседствует метафорическое представление поэтического мастерства через иные виды человеческой деятельности, например, метафоры управления кораблем, спорта, иных видов искусств. Третью часть описания поэзии составляет лексика со значением «петь», «песнь, гимн» и т.д. Традиционные представления о поэзии как божественном даре соседствуют, по-видимому, с авторскими находками. Прозаичность многих образов на фоне мифологического рассказа непредсказуема, а иные пассажи, в которых речь идет о Музах и Харитах, скрывают под собой бытовые подробности.

В связи с этим изучение метапоэтического языка Пиндара невозможно без внимания к содержательной стороне од и к мировоззрению поэта, а также должно учитывать жанровые особенности эпиникиев: их ритуальный характер и хоровое исполнение. Поэзия в мире Пиндара неразрывно связана с адресатом оды и наоборот: именно благодаря поэзии победители состязаний могут стяжать бессмертную славу и приобщиться к миру героических предков. Победитель, собственными усилиями и не без воли богов пришедший к успеху, встречается с поэтом, чьи помыслы и интересы, в том числе меркантильные, так же направляются богами. С другой стороны, как для победителя важно быть отпрыском хорошего рода, так и слава поэта множится от его приобщения к традиции и миру мастеров. Отсюда возникает тема знания и мастерства. Маркеры структурного движения эпиникия от зачина к мифу, от мифа к заключительной части также могут отражаться в метапоэтических описаниях, в том числе связанных с постановкой победной песни и рассчитанных на зрительное восприятие, а не только на слуховое. Таким образом, описание поэтического мастерства в хоровой лирике Пиндара обусловлено не только религиозными представлениями, но и связано с практикой постановки ритуального праздника. Вместе с тем, это ставит новый вопрос – о степени новаторства метапоэтического языка Пиндара.