Первые Рифтинские чтения: Тезисы докладов

наверх

Программа

Басангова Т.Г.
Калмыцкий государственный университет, Элиста

БОГАТЫРЬ ХОНГОР КАК ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ПЕРСОНАЖ КАЛМЫЦКОГО ГЕРОИЧЕСКОГО ЭПОСА «ДЖАНГАР»

Эпическая традиция монгольских народов, в том числе героический эпос «Джангар», был в круге научных интересов профессора Б.Л. Рифтина. Один из трудов профессора посвящен образу богатыря Хонгора в одноименной эпической поэме, записанной в 30–40 годах в Синьцзяне литератором Бань Юанем. Тем самым Б.Л. Рифтин ввел ее в научный оборот. Сказание о богатыре Хонгоре построена по принципу генеалогической циклизации. Если в классической версии эпоса «Джангар» Хонгор окружен богатырями, то в синьцзянской версии, записанной на китайском языке от сказителя Манджи, он пребывает в одиночестве. В нашей работе прослежена эволюция образа богатыря Хонгора в калмыцком героическом эпосе, подвигам которого посвящено несколько глав, центральных эпизодов, записанных от разных сказителей‑джангарчи («Песнь о том, как женился Хонгор», сказ о богатыре Уту‑Цагане, «Песнь о поражении Свирепого Хара Киняса»).

Белая И.В.
независимый исследователь, Курск

МИФОПОЭТИЧЕСКИЙ ЯЗЫК КАК СРЕДСТВО ОПИСАНИЯ ДАОССКИХ МЕТОДОВ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ В СТИХОТВОРЕНИЯХ СУНЬ БУ‑ЭР

Представления древнекитайской мифологии о небожителях‑сянях, чудесных горах‑островах, Матушке‑владычице Запада (Си‑ван‑му) прочно вошли в даосскую философию и религию. Сюжеты китайских мифов обыгрывались в философской классике «Чжуан‑цзы», «Ле‑цзы», «Хуайнань‑цзы», а их персонажей начали воспринимать в качестве высших божеств даосского пантеона. Рассматривая даосизм как «учение о бессмертии и путях его достижения», даосы часто зашифровывали практические наставления в сяньском, заимствуя образы из древних мифов для описания потаенных мест антропологической топографии. Гора Куньлунь, острова Пэнлай и Инчжоу, Слабая вода (жо шуй 弱水), Нефритовый пруд (яо чи 瑤池), Сорочий мост (цюэ цяо 鹊桥), Солнечный ворон (жи у 鵲橋), Лунная жаба (юэ чань 月蟾) стали неотъемлемой частью мифопоэтического языка описания даосских методов совершенствования. В качестве примера использования сюжетов древнекитайской мифологии и их интерпретации в даосских практических наставлениях рассматривается стихотворение из «Поучений Изначальной владычицы Сунь Бу‑эр» (Сунь Бу‑эр юань цзюнь фа юй 孫不二元君法語), в которых последовательно излагаются этапы женского совершенствования.

Bogushevskaya V.
Università Cattolica del Sacro Cuore, Milano

ON “AUTHENTIC” TRUNCATED SAYINGS AND TAIL‑LESS ENIGMATIC POEMS

Unlike the ordinary two‑part allegorical “enigma and solution” (pìyù jiědá shì 譬喻解答式) form of xiēhòuyǔ 歇後語 (lit. ‘suppressed‑ending‑saying’) ‘truncated witticisms’, the true folk (sú 俗) type idiomatic expression, the other, albeit rare form of xiēhòuyǔ, belongs to the elegant (yǎ 雅) type idiomatic units. Máo Dùn 茅盾 referred to this type as běnláide 本來的 ‘original’, zhèngguīde 正規的 ‘authentic’ xiēhòuyǔ.

Derived from the pre‑Qín 秦 – Hàn 漢 texts, these xiēhòuyǔ began to be used by some Táng 唐 literati. As recorded in the Old Book of the Táng 舊唐書, Zhèng Qǐ 鄭綮 wrote poems specifically in the form of “xiēhòu” ‘tail‑less’. Yán Yǒuyì 嚴有翼 of the Sòng 宋 dynasty stressed in the Yìyuàn Cíhuáng 藝苑雌黃 that, “in their works, people of the past often wrote ‘brothers’ as yǒuyú 友于, ‘sun and moon’ as jū zhū 居諸, ‘descendants’ as yíjué 貽厥. Even Dù Fǔ 杜甫, Hán Yù 韓愈, Cáo Zhí 曹植 and Táo Yuānmíng 陶淵明 had such ‘faults’”. These substitutions, back then referred to as xiēhòuyǔ, are widely divergent from the modern xiēhòuyǔ, with regards to its formation and meaning.

Виногродская В.Б.
ИДВ РАН, Москва

«МАЛЕНЬКИЙ МОНАХ ИЧАНЬ» И «БУЛЬОН ДЛЯ ДУШИ» — КОНЦЕПТЫ, ЗАПРОСЫ И КОНТЕНТ В КИТАЙСКОМ ИНТЕРНЕТЕ

«Маленький монах Ичань» — типичный и уникальный продукт китайских «новых медиа». Основное направление — короткие видеоролики в технике 3D анимации с зарисовками из жизни шестилетнего монашка‑подкидыша и принявшего его на воспитание буддистского монаха. Проект был запущен в 2016 г., к 2019 г. общее количество подписчиков на китайских платформах перевалило за 70 млн, а количество просмотров перевалило более 160 млрд, что дало повод называть главного героя, Ичаня — «первым виртуальным идолом» соцсетей. «Куриный бульон для души» (с 1993 г.) — «самая успешная в мире серия вдохновляющих реальных историй, каждая книга которой состоит из 101 короткого мотивирующего рассказа и эссе» (Википедия). В Китае словосочетание синьлин цзитан также указывает на любые тексты, картинки, подкасты и т.п. мотивационного и сентиментального характера.

Тематически и стилистически «Ичань» разворачивается под зонтичным брендом «бульона для души», но важную роль в создании дискурса играют также переживания холода мира и экзистенциального одиночества, с одной стороны, а с другой — фарсово‑абсурдистский юмор в духе «ядовитого бульона» (ду цзитан), который любим в Китае не меньше, чем сам синьлин цзитан. Взаимодействие конфликтности, встроенной в концепт «Ичаня», с запросами аудитории и инерцией образов придает жизненности и динамичности проекту, а сочетание с качественными текстами, прекрасным видеорядом и запоминающейся вселенной обеспечило быстрый успех проекта у широкой аудитории.

Власова Т.А.
независимый исследователь, Москва

«ЕСТЬ В ГОРАХ ИШАНЬ...»: СПЕЦИФИКА ТРАДИЦИОННЫХ ФОРМУЛ КИТАЙСКОЙ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ

В докладе предпринимается попытка показать специфические черты китайской волшебной сказки на примере изучения традиционных формул. От «классической» волшебной сказки, описанной «формулой Проппа» и указателями системы Аарне–Томпсона, китайскую сказку отличает совершенно иной тип сказочного фантазирования. Это проявляется прежде всего в ее отношении к внетекстовой реальности (= действительности), напрямую влияющем на поэтику и стилистику жанра. В докладе рассмотрены структура и содержательный состав инициальных и финальных формул, как одних из наиболее важных маркеров жанра. При сопоставлении полученных результатов с выводами, которые сделал Н. Рошияну в своём исследовании традиционных формул румынских сказок, оказывается, что главная особенность китайских волшебных сказок ‑ сильная связь действительностью, окружающей сказочника и его слушателей. В отличие от «классической» сказки, устройство которой полностью ориентировано на то, чтобы быть вымышленным повествованием, китайская сказка не стремится активно указывать на неопределенность и недостоверность описываемых в ней событий. Это наглядно иллюстрирует, как писал Б. Л. Рифтин, «приземленность» китайской сказочной фантастики.

Волчкова Е.В.
ИКВИА НИУ ВШЭ, ИСАА МГУ, ИБДА РАНХиГС, Москва

ЛИСИЦА, СВИНЬЯ И КРОЛИК: БОЖЕСТВА‑ПОКРОВИТЕЛИ В СОВРЕМЕННОЙ КИТАЙСКОЙ ПРИВОРОТНОЙ МАГИИ

Исследователи китайской народной религиозной традиции неоднократно отмечали, что принадлежащие к ней божества, служащие общему благу, охраняющие универсальный порядок и благополучие локального сообщества, отвечающие на морально приемлемые запросы верующих, как правило, имеют антропоморфный облик. В то же время божества, покровительствующие эгоистическим желаниям — быстрому и не всегда законному обогащению, воздаянию недоброжелателям, любовному привороту, — часто обладают зооморфными характеристиками. Примером этому служат божества‑адресаты приворотных магических практик — Бессмертная лиса (Ху‑сянь), олицетворение низких человеческих страстей получеловек‑полусвинья Чжу Бацзе, покровитель однополых союзов Дух‑кролик (Туэр‑шэнь).

В последнее время их популярность в современной народной религиозной традиции растет. Об этом свидетельствует, в частности, спрос на апеллирующие к ним амулеты, распространяемые по каналам интернет‑торговли в Китае, на Тайване и в китайских диаспорах стран Юго‑Восточной Азии. Не менее показательно также появление храмов, посвященных Ху‑сянь, Чжу Бацзе и Туэр‑шэню и обладающих сложившейся обрядовой практикой, ритуальной атрибутикой и увеличивающимся числом последователей. Изучение этих культов в контексте эволюции народной религиозности позволяет нам сделать выводы об изменяющейся иерархии запросов потребителей, ищущих магические пути решения жизненных проблем, а также проследить пути институционализации культов, ранее считавшихся маргинальными.

Гордиенко Е.В.
Центр изучения религий РГГУ, Москва

СОВРЕМЕННЫЕ УСТНЫЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ПОВЕСТВОВАНИЙ О ДУХАХ ВО ВЬЕТНАМЕ ПО МАТЕРИАЛАМ ПОЛЕВЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ КУЛЬТА ДУХОВ‑ПОКРОВИТЕЛЕЙ ОБЩИН (ТХАНЬХОАНГ)

Исследуемый нами культ духов‑покровителей вьетнамских общин и деревень — тханьхоанг (thành hoàng 城隍) — важный религиозный феномен современной народной культуры вьетнамцев, имеющий глубокие исторические корни (интерпретация китайского культа чэнхуанов 城隍 на вьетнамском материале).

Особенностью вьетнамского культа тханьхоангов является наличие значительного по объему корпуса текстов о духах‑покровителях — тхантыть (thần tích 神蹟), унифицированных в XVI–XVIII вв. придворной Академией Ханлам (翰林院) и хранящихся до настоящего времени во общинных домах и храмах, а также в государственных библиотеках Вьетнама. Одной из наших исследовательских задач стал сбор современных устных интерпретаций тхантытей. Полевые исследования культа проводились в сельской местности в различных провинциях Вьетнама.

Тхантыти и их устные интерпретации исследуются в российской науке впервые.

Наиболее ценными информантами выступили смотрители общинных домов и храмов (пров. Хынгиен), буддийский монах (пров. Кханьхоа), а также потомок исторического персонажа, почитаемого в родной общине в качестве духа‑покровителя (пров. Хайзыонг). Эти информанты, признавая значимость прижизненных заслуг духа‑покровителя, восходящего к историческому персонажу, излагали с разной степенью подробности элементы его жизнеописания (тогда как многие люди из храмовой среды не воспроизводили повествование о духе даже в общих чертах, делая акцент на святости и чудодейственных свойствах духа‑покровителя). Особый интерес представляет сопоставление рассказанных информантами сведений с текстом тхантытей: при изложении возникает сокращение повествования, появляются акценты на значимых для информанта событиях, возникают неточности.

Грачев М.В.
ИСАА МГУ, Москва

ОБРАЗ ЧУЖАКА ИЗ ДАЛЬНИХ СТРАН В ЯПОНСКИХ ИСТОРИЧЕСКИХ ИСТОЧНИКАХ КОНЦА VIII–IX ВВ.: ЧУЖЕСТРАНЦЫ В ОЦЕНКЕ ЛЮДЕЙ ГОСУДАРЕВА ДВОРА

Речь идет о реконструировании образа иноземца в условиях формирования собственной японской государственности. Одна из центральных задач идеологии — продемонстрировать уникальность государства, которым ведает божественный правитель. С этой целью иноземцы характеризуются как странный, непонятный люд, а красной нитью через все повествование проходит идея об опасности, исходящей от обитателей иных стран.

Дьяконова Е.М.
ИМЛИ РАН, Москва

ТРАКТАТ «РАЗГОВОРЫ ВПОЛГОЛОСА» (САСАМЭГОТО, 1463–1464) ПОЭТА СИНКЭЙ ОБ ИСКУССТВЕ «НАНИЗАННЫХ СТРОФ» (РЭНГА)

Синкэй, буддийский священник секты Тэндай, настоятель храма Дзю:дзю:синъин, сочинитель первоклассных рэнга («нанизанных строф») и вака («японских песен»), написал несколько выдающихся трактатов о традиционной японской поэзии. Он сформулировал в метафорически‑ёмком, несколько отвлеченном стиле важные принципы сочинения «нанизанных строф», тем самым сделав их серьезным жанром эпохи Муромати (1392–1568). Его сочинение «Разговоры вполголоса» (Сасамэгото, 1463‑1464) — это не собрание правил сложения стихов (сикимоку), оно ближе к жанру дзуйхицу («вслед за кистью»), слабо связанных между собой отрывков, либо, по мнению некоторых ученых, напоминает саму поэзию рэнга, которая представляет собой чередование трехстиший и двустиший, написанных разными авторами. Композиционно трактат устроен как неочевидный диалог между мудрецом, владеющим тайным знанием, и любителем рэнга, который исповедует популярные воззрения на поэзию как на игру слов и низводит этот жанр до житейского уровня.

Завьялова О.И.
ИДВ РАН, Москва

Б.Л. РИФТИН ОБ АРАБСКОМ ПИСЬМЕ У ДУНГАН

Традиция записывать тексты на китайском языке арабскими и персидскими буквами, которая называется сяоцзин (сяоэрцзин), предположительно возникла у мусульман‑хуэйцзу еще при монгольской династии Юань. Во второй половине ХХ в. она считалась вышедшей из употребления как в Китае, так и тем более у дунган — потомков переселившихся на территорию Российской империи хуэйцзу.

В 1951 г., когда студент Восточного факультета ЛГУ Б.Л. Рифтин совершил свое первое путешествие в Киргизию, житель с. Милянчуан рассказывал ему о том, что уже сам не может прочесть письмо, которое написал своей жене по‑дунгански арабскими буквами во время Первой мировой войны. И это несмотря на то, отмечал Борис Львович, что раньше в дунганских селах существовали мусульманские школы, как правило, отдельно для мальчиков и для девочек, в которых ахун (мулла) учил детей арабской грамоте. Более того, сейчас мы понимаем, что вариант арабского алфавита, предложенный в 1928 г. для родного языка дунганскими студентами в Ташкенте, был явно основан на системе сяоцзин (щёҗин в записи дунганской кириллицей).

В последние десятилетия в КНР появились новые публикации разного содержания и назначения в системе сяоцзин, в том числе Коран и учебные пособия. Сининскими мусульманами эта система была оцифрована и используется на компьютерах. В 2003 г. арабографичный вариант Корана на дунганском языке опубликован в Киргизии.

Ивченко Т.В.
ИКВИА НИУ ВШЭ, ИЛ РГГУ, Москва

Рукодельникова М.Б.
ИЛ РГГУ, Москва

«ДУНГАНСКИЕ НАРОДНЫЕ СКАЗКИ И ПРЕДАНИЯ» Б.Л. РИФТИНА

В 1977 году в издательстве «Наука» вышла книга «Дунганские народные сказки и предания». Ответственным редактором, собирателем части фольклорного материала, переводчиком отдельных сказок, автором предисловия и примечаний (совместно с М. Хасановым и И. Юсуповым), а также автором анализа их сюжета был Борис Львович Рифтин. Данная книга до настоящего времени является самым полным собранием фольклора дунган Киргизии и Казахстана. Ее научная и культурная ценность, а также вклад самого Рифтина заслуживают, без сомнения, специального внимания.

Прежде всего, уникален фольклорный материал. В настоящее время в дунганских селах уже практически не найти знатоков народных преданий, то есть вероятность обнаружения новых сказок и сюжетов крайне мала.

Уникален и языковой материал, зафиксированный дунганскими учеными и Б.Л. Рифтиным. Собранные тексты подвергались минимальной литературной обработке: в записях сохранены все языковые особенности ганьсуйских и шэньсийских вариантов сказок. Благодаря усилиям профессора Хай Фэн, сказки опубликованы полностью в иероглифической записи в КНР. Учитывая тот факт, что в КНР до сих пор большая часть фольклорного материала издается в переводе на литературный язык (путунхуа), «Дунганские народные сказки и предания» представляют собой уникальный фольклорный материал, что признается сейчас и в КНР.

Анализируя сюжеты дунганских сказок, Б.Л. Рифтин отмечает своеобразие истории и самосознания, а также особый модус «бытия» культуры именно среднеазиатских дунган. Полнота охвата материала и системность анализа сюжетов дунганских сказов, оказало существенное влияние на фольклорные исследования в КНР после перевода трудов Рифтина на китайский язык.

Еще предстоит провести полномасштабное типологическое сравнение дунганских сказок, собранных Б.Л. Рифтиным, М. Хасановым и И. Юсуповым, с китайским фольклором и фольклором дунган — хуэй КНР, китайским фольклором провинций Ганьсу, Шэнси и оценить их своеобразие и уникальность.

Кикнадзе Д.Г.
Кафедра Центральной Азии и Кавказа СПбГУ, Санкт‑Петербург

ОБРАЗ СОБАКИ В ЯПОНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ЖАНРА СЭЦУВА XII–XIII ВЕКОВ

В крупнейших сборниках японского жанра сэцува — «Кондзяку моногатари сю:» («Стародавние повести», XII в.) и «Удзи сю:и моногатари» («Рассказы, собранные в Удзи», XIII в.) содержатся рассказы о собаках, обитающих в старой столице Киото. Однако сюжеты о собаках в этих двух сборниках кардинально различаются: если в «Кондзяку моногатари сю:» бродячие псы, объединенные в стаи, представляли насущную проблему и реальную угрозу для жизни его жителей, то в «Удзи сю:и моногатари» дается лишь мифологический образ собаки, наделенной чудотворными способностями.

В рамках одного и того же жанра, на материале двух идейно близких сборников сэцува, можно увидеть полярно различную трансляцию образа собаки. Если в японской мифологии укоренились представления о большое белой собаке как о спасателе человека, то реальная картина была более удручающей: стая бродячих псов могла загрызть прохожего, не успевшего попасть домой затемно; ослабшего от болезни и голода человека; брошенного на дороге новорожденного.

В свою очередь, и собаки испытывали на себе человеческую жестокость во время состязаний лучников, являясь живой мишенью во время «охоты на собак» инуоумоно. Уже к XII в. собак стали оберегать от подобных действий, хотя в народе оставалось стойкое убеждение против собак как опасности для человека.

В докладе представлен совокупный образ собаки по материалам сборников сэцува и некоторых других письменных источников эпохи Хэйан (794–1185) и Камакура (1185–1333).

Лашин Р.С.
Zhejiang University, Ханчжоу

МАЙ ЦЗЯ — «НЕКИТАЙСКИЙ» КИТАЙСКИЙ АВТОР

Современная китайская литература не испытывает недостатка в талантливых и самобытных авторах, многие из которых обласканы критиками и пользуются любовью читателей. Однако, даже здесь фигура Май Цзя выделяется из общей массы. Он нашел себя на поприще массовой литературы, но его основные произведения, написанные в жанре «шпионского романа» гораздо более напоминают прозу Умберто Эко, Итало Кальвино и, в особенности, Хорхе Луиса Борхеса, чем других представителей жанра. В одном из своих интервью, Май Цзя заявил, что вдохновляется творчеством западных мэтров, чтобы под оболочкой жанровой литературы создавать серьезные, но в то же время увлекательные романы, рассчитанные на самого широкого читателя. Критики и исследователи часто называют писателя как «Китайским Борхесом», так и «Китайским Ле Карре». Действительно, в романах Май Цзя причудливым образом переплетается затейливое кружево шпионских интриг и полусон‑полуявь криптографических лабиринтов. Более того, автор, даже добившись всенародного признания и коммерческого успеха, не желает останавливаться на достигнутом. Его новый роман 《人生海海》сочетает в себе и присущий Май Цзя уникальный стиль, и абсолютно новые творческие ходы. К сожалению, творчество данного автора на сегодняшний день не получило внимания в российской синологии. Таким образом, ввести творчество Май Цзя в сферу интересов отечественных исследователей китайской современной литературы видится мне актуальной задачей.

Леман Я.Д.
ИКВИА НИУ ВШЭ, ИВ РАН, Москва

ГОБИЙСКИЕ НОЁН‑ХУТУХТЫ И ИСТОЧНИКИ ПО ИХ БИОГРАФИЯМ

Среди многочисленных линий монгольских перерожденцев Гобийские ноён‑хутухты известны в основном благодаря своему пятому воплощению — Равдже (Дандзанравджа, V Гобийский ноён‑хутухта), который оставил значительное и интересное поэтическое наследие. До народной революции 1921 года в Монголии было обнаружено семь перерожденцев этой линии, о чем свидетельствуют несколько сохранившихся намтаров (биографий), кратко излагающих основных факты их жизни. Как наиболее заметный представитель — Равджа, так и вся линия в целом не была строго каноничной и «удобной» для правительства. Так, четвёртому перерождению было запрещено перевоплощаться вновь из‑за совершенного им преступления. Это стало причиной специфических трудностей в начале жизни пятого ноён‑хутухты, Равджи. В научной литературе известны некоторые жизнеописания Равджи, однако тех, о которых есть слухи, значительно больше. Так, недавно появилась надежда отыскать длинный вариант биографии Равджи, который разыскивали более полувека. Однако человек, владевший информацией о ней, скоропостижно скончался.

Тем не менее, в архивах дома‑музея академика Ц. Дамдинсурэна в Улан‑Баторе, первого исследователя Равджи, имеются ещё не опубликованные и не изученные тексты, из которых особый интерес представляют краткие биографии IV‑го и V‑го хутухт.

Ленков П.Д.
Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена, Санкт‑Петербург

БУДДИЙСКОЕ И ДАОССКОЕ В СОТЕРИОЛОГИИ ПОЗДНЕГО ДАОСИЗМА

Доклад посвящен анализу антропологических представлений одной из школ религиозного даосизма — Цюаньчжэнь / Лунмэнь — в аспекте выявления и рассмотрения буддийских элементов сотериологии. Для школы Цюаньчжэнь с самого момента ее возникновения была характерна установка на религиозный синкретизм/синтез, стремление объединить принципы и практику даосизма, буддизма и конфуцианства. Цюаньчжэнь — ведущее направление даосизма в Китае вплоть до настоящего времени. В качестве основного источника для анализа взят текст XVII века Лун мэнь синь фа («Закон сердца‑сознания [согласно традиции] Лунмэнь»), в котором изложены воззрения Ван Чан‑юэ, наставника даосской школы Цюаньчжэнь / Лунмэнь, также привлекается ряд базовых текстов школы Цюаньчжэнь, где изложены воззрения основателя и наставников школы первых поколений. «Сотериологические» высказывания в текстах Цюаньчжэнь / Лунмэнь часто включают буддийские выражения, функционирующие в текстах параллельно с типично даосскими формулировками. Дискурс основателя школы Цюаньчжэнь Ван Чун‑яна и его ближайших учеников был сфокусирован на вопросе о раскрытии Истинной Природы (чжэнь син), или Сияющего / Янского Духа (ян шэнь). Бессмертие, согласно учению этой школы, обретает не физическое тело адепта, а именно его / ее Истинная Природа / Сияющий Дух. Центральный сотериологический концепт, имеющий буддийское происхождение, и постоянно присутствующий в текстах Цюаньчжэнь, — «тело закона» (фа шэнь). В позднедаосских текстах этот термин обозначает нематериальное «тело» адепта, которое должно возникнуть (или проявиться) внутри его материального тела.

Лемешко Ю.Г.
Российский новый университет, Москва

ИГРА В ДЕТСКОЙ СУБКУЛЬТУРЕ ТРАДИЦИОННОГО КИТАЯ (НА МАТЕРИАЛЕ НАРОДНЫХ КСИЛОГРАФИЧЕСКИХ КАРТИН)

В качестве источника исследования детской субкультуры в цинском Китае может быть привлечена ксилографическая картина‑няньхуа «Десять, не знающих усталости» (Ши бусянь, «十不闲»; Место создания: региональная школа Янлюцин. Время создания: середина XIX в.. Сюжет: на картине‑няньхуа изображены шесть мальчиков в традиционной маньчжурской одежде, пять из них играют на музыкальных инструментах, шестой наслаждается звучанием оркестра. Размер: 52х94. Место хранения: Музей изобразительных искусств Китая), созданная мастерами региональной школы Янлюцин.

Основываясь на положении специалистов, изучающих социальную психологию детства, о том, что детская субкультура — это «смысловое пространство ценностей, установок, способов деятельности и форм общения, осуществляемых в детских сообществах в той или иной конкретно‑исторической социальной ситуации развития», можно утверждать, что одним из важных проявлений субкультуры детства является игра.

Неотъемлемой частью образовательного процесса в традиционном обществе было обучение игры на музыкальных инструментах. Обращение к картинам‑няньхуа с подобными сюжетами помогает восстанавливать этнопедагогические традиции в традиционном обществе.

李正荣
北京师范大学文学院, 北京

李福清的跨文化中国神话研究

在李福清的中国文学研究中，中国神话研究是极重要的部分。李福清继承俄罗斯维谢罗夫斯基开创的“历史诗学”基本方向，在其中国神话研究中，坚持遵循维谢罗夫斯基倡导的历史的比较的方法。这种研究精神，在他梳理中国神话研究的历史时表现的尤为突出。

李福清为《中国精神文化大典》撰写了专题文章《中国神话研究》，该文是对中国神话研究的历史回顾，很自然，按历史的线索对中国神话研究历程是这一篇专题论文的基本内容。中国神话研究的历史的线索、其历史的进程、其历史的分流，是这篇文章的自然要遵循的逻辑。但是，李福清凭借着对中国神话研究历史文献和成绩的熟悉和深入，在叙述这项研究的历史时，表现出卓越的研究方法，特别是鲜明的跨文化研究方法。

该专题文章自然地，同时也是自觉地用跨文化的比较方法对中国古代神话研究的得失，该专题文章以跨文化的视角在世界范围内展现最早的中国神话研究的起点、规模和得失。改文章用跨文化的历史比较方法展示不同历史阶段以至中国新时期的神话研究。改文章的跨文化态度保证了此项中国神话研究的系统性。李福清从国外学者的视角，这本身就是一个跨文化研究的操作。即使自然，又是自觉地显示了跨文化研究的优越性。当然，这种“外位性”也存在重大缺失。

刘丽梅
圣彼得堡国立大学东方系, 圣彼得堡

日本《远野物语》的中国材料来源考论

出版于1910年的《远野物语》，是日本民俗学之父柳田国男的开山之作，一直被日本学术界当作日本东北远野当地民间口头传承的记录。

论文从《远野物语》的文本入手，考察它所采用的“汉文文体”与中国文化的关系，指出中国文化影响的线索。由此分析《远野物语》的写作与作者柳田国男汉文修养的关系。进而追溯《远野物语》中某些故事的素材来源，分析这些来自中国的材料流传到日本的途径、过程以及汇入日本民间传说之后发生的变异。

另外，《远野物语》故事里出现的“山人”形象，与日本殖民中国领土台湾的现实，形成曲折的隐喻关系。论文通过对“山人”原型的追踪，分析柳田国男对日本殖民行为的复杂心态，及其在《远野物语》里的投影。

Лютик Е.В.
Институт исследований Вьетнама, Педагогический университет Гуанси, Гуйлинь

ДОНГШОНСКИЕ БАРАБАНЫ: ИСТОРИЯ ПОЯВЛЕНИЯ (СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ВЬЕТНАМСКОЙ И КИТАЙСКОЙ КОНЦЕПЦИЙ)

В 1926 г. российскими исследователями был обнаружен первый бронзовый барабан на территории провинции Тханьхоа, СРВ. Эта археологическая находка позволила в очередной раз сказать о самобытности вьетнамской культуры и ее принципиальном отличии от китайской. Однако, эта теория не нашла отклика в китайских научных кругах.

В своем докладе автор не ставит перед собой задачу найти ответ на вопрос, кто был родоначальником бронзовых барабанов. Основная цель доклада — сравнить две концепции одного явления, найти общее и различное в подходах (на материалах опубликованных в СРВ и КНР за последние 5 лет).

Мазо О.М.
ИВКА РГГУ, ИКВИА НИУ ВШЭ, Москва

О НЕПРОСТОЙ СУДЬБЕ ПОЧТИТЕЛЬНОГО СЫНА ДИН ЛАНЯ

История почтительного сына Дин Ланя, который после смерти родителей вырезал их деревянные изображения и почитал их как живых (刻木事親), известна со времен династии Хань. В различных источниках приводятся несколько разных вариантов этого сюжета. При династии Юань история о Дин Лане вошла в сборник «24 истории о сыновьей почтительности» (二十四孝). Именно этот вариант получил наибольшее распространение и стал каноническим. Однако существуют и варианты нарративов, включающие предысторию, где главный герой предстает в облике грубого и непочтительного юноши, чье поведение привело к трагической смерти матери. Варианты этого сюжета могут быть как составной частью истории о Дин Лане, так и отдельным законченным произведением, например, дунганская сказка «Бинляр оплакивает мать» из сборника «Дунганские народные сказки и предания», составленном Б.Л. Рифтиным, М. Хасановым и И. Юсуповым. Существуют также несколько вариантов продолжения классической истории, в которых приводятся дополнительные свидетельства почтительного отношения героя к матери. В докладе будет также рассмотрены причины, по которым культ почтительного сына Дин Ланя трансформировался в культ бога богатства.

Мазо О.М.
ИВКА РГГУ, ИКВИА НИУ ВШЭ, Москва

Соловьева А.А.
ЦТСФ РГГУ, ИКВИА НИУ ВШЭ, Москва

ДУХИ ЗЕМЛИ В КИТАЙСКОЙ И МОНГОЛЬСКОЙ ТРАДИЦИЯХ

Духи земли являются популярными персонажами актуальной мифологии многих народностей Сибири и Азии, они являются важными фигурами мифологической картины мира, характерной для той или иной традиции, и при этом активно включены в различные сферы повседневной жизни сообщества. В китайских и монгольских традициях с ними связано большое количество разнообразных сюжетов и обрядовых практик. В докладе мы знакомим слушателей с духами‑покровителями Китайской и Монгольской земель — характерные для них образы репрезентации, мотивы и практики, которые сними связаны, группы представлений, на которые они опираются, и актуальные контексты, в которые они вовлечены в каждой из традиций. Мы пытаемся установить свойства, которые сближают духов земли рассматриваемых традиций, и, напротив, делают их столь непохожими друг на друга, и факторы, которые могут за этим скрываться.

Майоров В.М.
Университет Чэнгун, Тайань

ТАЙВАНЬСКИЕ «КНИГИ ДОБРА»

«Книги добра» (шань шу) — явление характерное для Китая вплоть до начала XX века. Появление этих нравоучительных, морализирующих сборников изречений связано с распространением так называемых «братств добра» (шань тан). С установлением республики в материковом Китае братства постепенно сошли на нет, но оставались привычным явлением на Тайване периода японского колониального правления и позднее до начала XXI века. Научная деятельность последних 10 лет жизни Б. Л. Рифтина была непосредственно связана с Тайванем, его живо интересовала народная интерпретация официальных идеологических доктрин. Докладчик признателен академику Рифтину за поддержку и помощь в исследовании данной темы. В докладе основное внимание уделено проблематике сборника «Мин синь бао цзянь» («Драгоценное зерцало для просветления сердца»), бытованию его текста в Восточной и Юго‑восточной Азии и его переводам в Европе и России. В докладе также рассмотрены поздние эпигонские сборники, созданные по типу «Мин синь бяо цзянь», которые были собраны докладчиком в г. Магун на Пэнху.

Маранджян К.Г.
ИВР РАН, Санкт‑Петербург

СВИТОК О ДЕМОНЕ «СЮТЭН ДОДЗИ» И ЕГО СВЯЗЬ С ТРАДИЦИЕЙ «КУСО‑Э» (ИЗОБРАЖЕНИЯ 9 ЭТАПОВ РАЗЛОЖЕНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПЛОТИ)

Несколько лет назад рукописное собрание ИВР РАН пополнилось поступившим из фондов библиотеки прекрасным иллюстрированным свитком XVII в. о демоне Сютэн‑додзи, похищавшем аристократических девушек и питавшийся их плотью. Созданный на основе повести «отоги‑дзоси» эпохи Муромати, он пользовался огромной популярностью и бытовал в списках, выполненных разными художниками. Самый ранний из них датируется концом XIV в. и именуется «Оэяма экотоба» (Иллюстрированная история горы Оэ), широко известен также свиток кисти художника Кано Мотонобу, выполненный в 1552 г. В период Эдо появилось еще множество свитков и печатных изданий на эту тему.

Чем же объясняется столь большая популярность истории про демона Сютэн‑додзи?

Американский исследователь Р.К. Кимбрoy (Университет Колорадо) обратил внимание на генетическую связь иллюстраций свитка Сютэн додзи с традицией кусо‑э («изображения 9 этапов разложения человеческой плоти», использовавшиеся в буддийской практике для медитации). На мой взгляд, связь между свитком о демоне Сютэн‑додзи и традицией кусо‑э не ограничивается только изобразительной стороной, но  включает в себя и некоторые элементы сюжета, своего рода «повествовательные» формы традиции кусо‑э. Ведь описания практики медитации над телом умерших встречалась не только в изобразительном искусстве, но и в литературе «сэцува».

Мещеряков А.Н.
ИКВИА НИУ ВШЭ, Москва

МЕТАФОРЫ ТЕЛЕСНОСТИ ГОСУДАРСТВА В ЯПОНИИ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ ХХ ВЕКА

Японский идеологический дискурс в первой половине ХХ в. активно использовал телесные метафоры для описания устройства государства. К ним относятся такие понятия, как «государство‑тело» (кокутай 国体) и «теория органов» (кикансэцу 機関説). Это привело к тому, что государство (в первую очередь император, как его главный символ) стало наделяться эмоциями (такими как радость, гнев, обида и т.п.). Эти «эмоции» становились весомыми обоснованиями для принятия тех или иных политических решений.

Панарина Д.С.
ИВ РАН, Москва

ФИЕСТА КАК НЕОТЪЕМЛЕМАЯ ЧАСТЬ ФИЛИППИНСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ И КУЛЬТУРЫ

Фиеста — испанское и латинское слово, обозначающее праздник изначально религиозного толка. В наше время это праздник, фестиваль или карнавал. Филиппинская культура проникнута различными праздниками, как языческого, так и христианского происхождения. Они могут ознаменовать какой‑либо момент в истории, восхвалять святого‑покровителя или отмечать обильный урожай. Однако в филиппинской культуре фиеста несет более сакральное и важное значение, нежели в других современных обществах. По словам Флорентино Х. Хорнедо в его книге «Культура и общество на Филиппинской фиесте и других праздниках», фиеста укоренена в коммунитарных и выразительных инстинктах человеческой натуры, занимает прочное место в филиппинской культуре и является символом филиппинского чувства общности в борьбе филиппинцев против модернизации. Фиеста служит культурным якорем, благодаря которому она воссоздает для филиппинцев ощущение дома, обновления своей самобытности и чувства принадлежности к дому, родной деревне, стране. Фиеста объединяет филиппинцев по всему миру, где бы они не находились, в каких бы обществах и государствах ни жили.

Доклад посвящен значимости и роли фиесты в филиппинской культуре, повседневной жизни филиппинцев и формировании истинно филиппинского характера.

Сенглеев Б.Ю.
ИМЛИ РАН, Москва

ОПИСАНИЕ ПОЕДИНКА В ПРЕДАНИЯХ О МАЗАН‑БАТЫРЕ: ЭПИЧЕСКИЕ ПАРАЛЛЕЛИ

Мазан‑батыр — историческое лицо XVII века, тайши и полководец, ставший популярным героем калмыцкого исторического и легендарного фольклора. В посвященных ему устных произведениях Мазан обычно изображается как защитник калмыков, противостоящий внешним угрозам, в том числе и враждебным батырам. При этом, описания схваток с последними близки соответствующим сценам эпических традиции монгольских народов. Это сходство проявляется на различных уровнях: от описания героев до структуры сюжета и характера связи между персонажами преданий и их историческими прототипами.

Устойчивой особенностью рассматриваемых сюжетов является то, что Мазан‑батыр уступает своему противнику в силе, и вынужден добиваться победы с помощью хитрости. В зависимости от используемых им уловок можно говорить о двух типах повторяющегося описания батырского единоборства. Разделяя между собой ряд общих мотивов (непробиваемые доспехи, выстрел в горло и др.), они в тоже время достаточно строго привязаны к определенным типам противников героя.

Сражаясь против иноплеменника, Мазан‑батыр отвлекает его внимание, чтобы нанести смертельный удар, а сталкиваясь с другим ойратским героем он преуменьшает свою силу, провоцируя того на неосторожные действия. Различаются соответствующие описания и в отношении структуры: если схватка с богатырём‑иноземцем разрешается в один сюжетный ход, то во втором случае противоборство разделяется на две стадии, первая из которых обычно завершается не в пользу Мазана.

Sehnal D.
University of Heidelberg, Heidelberg

DEVIANT PHENOMENA IN SOU SHEN JI AND THEIR POLITICAL CONNOTATIONS

Sou Shen Ji is a famous text by Gan Bao (4th cent. A.D.) which is regarded as one of the first examples of “zhi guai” literature. We tend to translate the title of the book as Records of Seeking for the Supernatural, but Sou Shen Ji contains also a number of records (mainly in Chapters 6 and 7) which are in fact accounts on deviations from normality created by the nature and as such construed as reflections or predictions of the political development.

The correlation between the natural (and sometimes social) phenomenon and the political situation is in most cases explained by an authoritative source (Liu Xiang, Jing Fang etc.)

In my paper, I make a description and typology of these cases with respect to the prognistocation vs. ex‑post rationalization, unique vs. general and to the logical links between the given abnormality and the corresponding political reasons or consequences.

Симонова‑Гудзенко Е.К.
ИСАА МГУ, Москва

СИМВОЛИКА В КАРТИНЕ СИБА КОКАН (1738–1818) «ВСТРЕЧА ТРЁХ МУДРЕЦОВ ЯПОНИИ, КИТАЯ И ЗАПАДА»

Сиба Кокан — художник, знаток и популяризатор «западных наук» оставил большое наследие произведений искусства в японском, китайском и западном стилях, а также сочинений и трактатов по живописи, астрономии и др. Библиография японских, западных, и отечественных исследований, посвященных творчеству Сиба Кокан, обширна и охватывает разные стороны его деятельности, преимущественно художественную.

Доклад посвящен анализу историческому и символики изображений на одной из картин Сиба Кокан, которая долгое время не попадала в поле интереса исследователей творчества художника. Надпись на картине свидетельствует, что картина является иллюстрацией к эссе «Сюнпаро хикки» 春波楼筆記 1811 г. Композиция; две основных части картины — горящая буддийская пагода в верхней, и три сидящие за столом фигуры, японца, китайца и европейца в основной; позы; предметы, лежащие на столе и др. позволяют, на наш взгляд, говорить о троичном коде осмысления окружающего мира присущего еще японскому мифологическому мышлению, а также особенностям характерной черты японской культуры — заимствованию, отбору и адаптации иноземных явлений и форм во второй половине XVIII в.

Старостина А.Б.
ИКВИА НИУ ВШЭ, ИВ РАН, Москва

ВАРИАНТЫ СЮЖЕТА «СИНЯЯ СВЕЧКА» В «ТАЙПИН ГУАН ЦЗИ»

Эпоха Тан (618–907 гг.) была временем массового заимствования ближневосточных сюжетов в китайской прозе.

В танских сборниках «Гуан и цзи» («Обширные записки о странном», автор Дай Фу, VIII век) и «Сяо Сян лу» («Записи с берегов рек Сяо и Сян», автор Ли Инь, IX—X века), включённых в антологию «Тайпин гуан цзи» (X век), есть рассказы, которые можно идентифицировать как ранние варианты сюжетного типа ATU 562 («Синяя свечка»). Предположительно, основной источник этих рассказов — ближневосточный, после чего они подверглись изменению, в частности, в сюжет был включён мотив «благодарный мертвец» (E341).

В докладе рассмотрены сходства и различия этих модификаций с западными вариантами сюжета.

Старостина Н.Б.
Независимый исследователь, Москва

О СТИЛИСТИЧЕСКИХ ОСОБЕННОСТЯХ ФУЦЗЯНЬСКОГО МУЗЫКАЛЬНОГО ЖАНРА НАНЬИНЬ

Наньинь представляет собой синтез древних музыкальных традиций Китая (танской дворцовой музыки и южнокитайского музыкального фольклора). Мы проведем краткий экскурс в историю возникновения, развития и расцвета наньинь, коснемся его связи с ритуальной музыкой и театром лиюань («Грушевый сад»).

Нельзя не упомянуть о диалектах, на которых поется наньинь, и их связях с вокальной мелодией, а также их влиянии на нее и на звукоизвлечение.

Сюжет наньинь, как правило, может быть заимствован из традиционного музыкального театра; также это могут быть сюжеты из фуцзяньских народных песен.

Наньинь включает в себя три видовых категории — 指 чжи (циклические произведения с текстом, их сохранилось не более пятидесяти), 谱 пу (чисто инструментальная музыка, сохранилось не более пятнадцати пьес), 曲 цюй (отдельные произведения с текстом — более тысячи) .

Особенности инструментального состава наньинь имеют корни в танской инструментальной музыке.

Ладовые особенности наньинь также указывают на древнее происхождение жанра. Так, здесь активно используются семиступенные лады, бытовавшие в танскую эпоху (см. Одинокая орхидея — Юлань).

В наше время существует три вида нотации наньинь — это гунчэпу, цзяньпу и пятилинейная нотация. Пятилинейная европейская нотация в сравнении с цзяньпу более приближена к традиционным нотам гунчэпу, так как фиксирует точную высоту звука.

Стеженская Л.В.
ИКВИА НИУ ВШЭ, ИДВ РАН, Москва

ЖАНР ДУЙ‑ВЭНЬ В ОЦЕНКЕ СРЕДНЕВЕКОВОГО КИТАЙСКОГО ТЕОРЕТИКА ЛИТЕРАТУРЫ ЛЮ СЕ

Б. Л. Рифтин посвятил специальную работу жанрам китайского средневековья, в которой проанализировал классификацию жанров в трактате «Вэнь синь дяо лун» Лю Се (ок. 460–522) и показал, что приписываемый Лю Се критерий «литературности (вэнь), или украшенности стиля», не всегда выдерживался в его фундаментальном труде. Данное сообщение на примере описания жанра дуй‑вэнь (ответы на вопросы) в гл. XIV «Цза вэнь» трактата Лю Се ставит под сомнение другое общепризнанное мнение об исключительности исторического подхода Лю Се к проблеме формирования средневековых литературных жанров в Китае. В описании этого жанра Лю Се не затрагивает его исторических корней в древнекитайской классике. Будет продемонстрировано не только наличие древних сочинений подобного жанра, но и указано на присутствие в различных формах наименования данного жанра в заглавиях этих сочинений. Результаты нашего исследования косвенно подтверждают правильность выводов Б. Л. Рифтина, оспорившего предложенную в свое время Фань Вэньланем разбивку жанров по главам трактата Лю Се «Вэнь синь дяо лун».

Тан Мэн Вэй
МПГУ, МГУ, Москва

ВКЛАД АКАДЕМИКА Б.Л. РИФТИНА В РАЗВИТИЕ СИНОЛОГИИ НА ТАЙВАНЕ

Выдающийся российский и советский китаевед, академик В.М. Алексеев (1881–1951) говорил: если человек, исследующий иностранную культуру, сможет получить признание от страны изучаемой культуры, для него это будет большая честь. Жизненный путь Б.Л. Рифтина (1932–2012) повторил судьбу его учителя, академика В.М. Алексеева, труды которого высоко оценило китайское научное сообщество.

В 1991 году Б.Л. Рифтин прибыл с коротким визитом на Тайвань по приглашению Тамканского университета. Он стал одним из первых российских китаеведов, посетивших остров после распада СССР. С 1992 по 1998 год Борис Львович занимал должность приглашённого профессора в Государственном университете Цинхуа и католическом университете Провиденс, проведя несколько горных экспедиций для сбора материала по фольклору аборигенов Тайваня. В начале XXI века он периодически возвращался на Формозу с циклом лекций, а также для участия в конференциях. Последний его визит должен был состояться в 2012 году по приглашению Государственного университета Чэнгун, но, к сожалению, незадолго до этого учёный скончался.

В этой статье рассматривается научная деятельность Б.Л. Рифтина на Тайване, в том числе отмечается его неоценимый вклад в типологические исследования мифологии коренных народов Тайваня, а также китайских легенд о Гуань‑гуне. Кроме того, чтобы восстановить исследовательский путь Б.Л. Рифтина, мы обратимся к воспоминаниям его тайваньских коллег. В заключительной части обобщаются результаты его исследовательской работы, уточняется значение его деятельности в развитии синологии на Тайване.

Тертицкий К.М.
ИСАА МГУ, Москва

И.А. КРЫЛОВ И ПЕРЕВОДЫ КИТАЙСКИХ ТЕКСТОВ В ЖУРНАЛЕ «АТЕНЕЙ» (1828–1829)

В конце 1820‑х годов на страницах издававшегося в Москве журнала «Атеней» появилось несколько переводов и пересказов английских переводов китайских текстов, сделанных Дж. Т. Стаунтоном и изданных в Великобритании в 1821 году. Об этих публикациях ранее уже упоминал ряд исследователей, включая Б.Л. Рифтина, однако до настоящего времени они так и не стали объектом подробного анализа. Изучение же этих текстов дает основания предположить, что их переводчиком был известный русский поэт и публицист Иван Андреевич Крылов (1769–1844). Имеющиеся сведения также позволяют составить представление о возможных мотивах, побудивших его к осуществлению данного проекта, а также о той общественной атмосфере, в которой эти переводы были сделаны и опубликованы.

Торопыгина М.В.
ИВ РАН, ИКВИА НИУ ВШЭ, Москва

ПОЭТИЧЕСКАЯ АНТОЛОГИЯ КАК СПОСОБ ОРГАНИЗАЦИИ ТЕКСТА: «МО:ГЮ: ВАКА» («ЯПОНСКИЕ ПЕСНИ К “МЭНЦИ”», 1204 Г.)

«Мо:гю: вака» (蒙求和歌) — сочинение на японском языке, созданное в 1204 г. Минамото‑но Мицуюки. Основой текста послужил учебник «Мэнци» 蒙求 (яп. «Мо:гю:), который входил в число основных учебников, использовавшихся для обучения чтению по‑китайски.

«Мэнци» — текст танского времени, это поэма из 596 строк в четыре иероглифа, которые дают отсылку к эпизодам из жизни известных людей дотанского периода. Комментарий к каждой строке поэмы рассказывает историю, которая стоит за этой отсылкой.

В «Мо:гю: вака» использовано 250 строк поэмы. Сочинению предпослано два предисловия, одно — на китайском, другое — на японском языках. Текст памятника организован в форме поэтической антологии. Все истории распределены по 14 тематическим разделам: весна, лето, осень, зима, любовь, поздравления, путешествия, уединенная жизнь, тоска по прошлому, воспоминания (сетования), скорбь, музыка, вино, разное. Каждая из историй, входящих в текст, имеет названием строку из поэмы «Мэнци»; далее идет прозаический текст — это комментарий к китайской строке и одновременно прозаическое предисловие к японскому стихотворению; заключает каждый отрывок стихотворение‑вака. Первые разделы, разделы времен года, имеют тему. Последовательность тем показывает течение сезона от начала к концу.

Видимо, текст «Мо:гю: вака» должен был в первую очередь выполнять образовательные цели, читательской аудиторией являлись в первую очередь молодые люди из самурайских семей, которые по образованию уступали аристократии, но постепенно входили в круг образованных людей.

Цендина А.Д.
ИКВИА НИУ ВШЭ, ИВКА РГГУ, ИВ РАН, Москва

ГАДАТЕЛЬНЫЕ ПРАКТИКИ МОНГОЛОВ

Гадательные практики монголов отличаются большим разнообразием. Они включают виды гадания, ведущие свое происхождение из монгольской древности. К ним можно отнести гадание по бараньей лопатке, гадание на костях‑альчиках, гадание на камешках, гадание по позвонкам из хвоста коровы. Эти виды практик практически не зафиксированы в письменном виде, они передавались устно от учителя к ученику. Исключение составляет гадание по бараньей лопатке, которое было описано известным монгольским автором XVIII века, писавшим по‑тибетски Ишбалджиром Сумба‑хамбо. Многие виды гадания были привнесены тибетской традицией, как в виде народных практик, так и в буддийской обработке (гадание по виду камней, по кубику «Мани», по трем кубикам «Лхамо», по девяти знакам «мэнгэ», по крику ворона и пр.). Большинство из последних основываются на письменных источниках. Третий компонент опирается на китайские народные обычаи. Это — гадание на 9 монетах, на 5 монетах и пр. Практически все из них представлены в переводах с китайского языка в сборнике «Яшмовая шкатулка» (монг. «Хаш хуурцаг»). Он был чрезвычайно популярен в Монголии в XIX в., известны два его ксилографических издания на монгольском языке и один — на тибетском.

Чеснокова Н.А.
ИКВИА НИУ ВШЭ, Москва

«ТОЛКОВАТЕЛИ ЗНАКОВ» И ИХ РОЛЬ В СТРОИТЕЛЬСТВЕ КОРЕЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ

Придворные гадатели существовали во всех корейских государствах, начиная с первых веков нашей эры. Менялась их должность; административное учреждение, к которому они были приписаны; функционал; уровень образования и социальное положение, но вплоть до конца XIX в. гадатели тенью стояли за фигурами монархов. Мы полагаем, гадатели осуществляли постоянную «проверку» и «поддержку» сакрализации власти монарха, а потому действовали согласно актуальной политической ситуации. Владея некоторым уникальным комплексом знаний, передаваемых по наследству, они предлагали толкование системы знаков, соотносящейся с проводимым политическим курсом либо, напротив, ослаблявшего положение не пользующегося уважением правителя. В докладе мы обратимся к историческим примерам такого воздействия на действующие политические силы в Корее и сравним влияние толкователей на монаршую семью в периоды Корё (X–XIV вв.) и Чосон (1392–1897). Основные исследовательские вопрос: как именно толкователи влияли на правителей; что входило в их «должностные обязанности»; в каких мероприятиях они участвовали; какие лозунги выдвигали в случае военных действий; что хотели достичь.

Юша Ж.М.
Институт филологии СО РАН, Новосибирск

ТРАДИЦИОННЫЕ СОСТЯЗАНИЯ В СВАДЕБНОЙ ОБРЯДНОСТИ ТУВИНЦЕВ КИТАЯ

В традиционной культуре тувинцев Китая свадьба является вторым по счету дой‑пиршеством в жизни человека, одним из важных обрядов перехода, занменующим начало семейной жизни. В докладе охарактеризованы традиционные состязания, проводимые в свадебной обрядности тувинцев Китая. Эти состязания, как и раньше, являются обязательными компонентами свадбеного ритуала и проводится в двух местах: на пиршестве у родителей невесты — борьба за овечью голову, состязание в зажигании огня; а также у родителей жениха — разбрасывание муки, борьба за овечью шкуру, состязание в зажигании огня в жилище новобрачных. Выявлено, что в этих состязаниях ярко выражены ритуально‑магические функции, которые должны содействовать укреплению брачного союза, благополучию молодоженов, получения ими благодати скота, а также установлению контакта с божествами Верхнего мира, однако в последнее время носителями культуры семантика сакральности этих состязаний уже не осознается.

Схожие обрядовые состязания, характерные для свадебной обрядности, в прошлом бытовали у коренных народов Сибири: алтайцев, бурят, тувинцев. Если в материалах сибирских народов в наши дни обнаруживаются только осколки этих традиций, то у тувинцев Китая в наши дни они сохраняются в полном виде, что говорит о сохранности многих элементов традиционной культуры, ее консервации и аутентичности бытования свадебной обрядовой культуры.

 

Первые Рифтинские чтения