Доклад Нины Брагинской: "Similarities between Daphnis and Chloe and Gilgameš Poems"

Сотрудники ИКВИА приняли участие в девятнадцатой международной конференции ICAEM 2021: Epic, Society and Religion in the Ancient Near Eastern and Mediterranean cultures, проведенной в Тартусском университете 16-18 июля 2021 г.

© Thomas Hawk / CC BY-SA 4.0

Доклад назывался Similarities between Daphnis and Chloe and Gilgameš Poems, но посвящен был сопоставлению трех эпизодов из Эпоса о Гильгамеше (Энкиду и Шамхат), Махабхараты (история Ришьяринги) и романа «Дафнис и Хлоя» (Дафнис и Ликэнион). Эти три эпизода объединяет соблазнение юноши, который не знает, что такое отношения полов. Параметры сопоставления: необычное рождение и/или происхождение героя; черты животного в облике или образе жизни; дикий человек ничего не знает об отношениях полов; начало событиям кладет вмешательство людей из города; неправильные (гибристические) поступки царей и «городских» требуют вмешательства богов; гетера соблазняет дикого человека; соблазнение происходит в диком месте, в чаще у озера или иного водоема; дикий человек охотно идет навстречу соблазнению:

Хотя для 2 в. н.э. есть свидетельства бытования в греческом мире устных рассказов о вавилонском царе «Гильгаме» и о Комбабе (Хумбабе), а в шумерских источниках обнаружено знакомство с Хараппской цивилизацией, сравнение проводится не для того, чтобы выяснить пути заимствования и влияния. Предмет интереса – различия трактовки этой темы или мифа в двух эпосах и в романе.

В Махабхарате при всех интригах (Индра не дает пролиться дождю, чтобы наказать царя, отвечающего перед подданными за природное благополучие, и вынудить его послать гетеру для соблазнения целомудренного отшельника)  смысл рассказа прост. История об аскете  Ришьяринге – Олене или Единороге, сыне Оленихи  – недалеко отстоит от ритуала вызывания дождя, для чего чрезмерная энергия, тапас, накопленная аскетом и потому опасная для Индры, должна разрядиться благодаря соблазнению (в разных версиях, за пределами поэмы – апсарой, гетерой, царской дочерью) и/или браку с царской дочерью. В силу мифологического тождества брака между людьми и неба с землею история Ришьяринги  служит священным сказанием для ритуала вызывания дождя. Соединение аскета и гетеры – древняя симпатическая магия, причем соответствующие ритуалы существуют в Индии до сего дня.

В эпизоде из аккадского эпоса соблазнение Энкиду, его «инициация» ни к какому  вызыванию дождя не ведет. Дикий человек-зверь, существующий вне цивилизации, специально слеплен богиней из глины для укрощения чрезмерной энергии царя Гильгамеша и его злоупотребления силой и властью (согласно Пенсильванской таблице – преимущественно сексуальной силой и «правом первой ночи»). Сначала при помощи храмовой проститутки Шамхат обезврежена звериность Энкиду: он «познает ее» дни и ночи и следом становится частью человеческого общества. Теперь он может противостоять избыточной энергии полубога (бога «на три четверти») и царя Гильгамеша. За их поединком и укрощением – Энкиду при помощи Шамхат и Гильгамеша при посредстве Энкиду (хотя последний и слабее) – ритуал не «просматривается» (даже если видеть в Хумбабе, живущем в горах среди высоких деревьев громовое, грозовое чудовище). Убийство Хумбабы – героическое деяние главным образом ради чести и славы и еще одного одоления сил природы. Сверхзадача сюжета о Гильгамеше и Энкиду – показать укрощение звериной мощи общением с женщиной и властного могущества – поединком с подобным царю по силе и храбрости. Особенно выразительна такая социально-моральная балансировка, если придерживаться версии, что Энкиду преградил Гильгамешу вход в брачный покой чужой невесты, т.е навязал царю более «человечное» поведение. Дружба, возникшая из борьбы почти равных – пример не родовых связей. Гильгамеш принимает ее как образец продуктивных ненасильственных отношений в сообществе. Так эпос с помощью того же инициационного мифа конструирует своего рода политическую теорию общественного баланса: он основан на равновесии природы и культуры, права силы и ограничивающей ее морали (или человечности, любви, приязни, дружбы).

Для греческой культуры случай Дафниса (из «Дафниса и Хлои») представляется уникальным, подобного «игноранта» в эллинской традиции обнаружить не удалось. В романе Лонга (вероятно, представителя римской знатной семьи, представлявшей имперскую власть на о. Лесбос) задача медиации противоположностей и противопоставление агрессивной и аморальной  городской культуры близким к природе и человечным пастухам и даже животным пронизывает все – сюжет, композицию и образы. Боги сближаются с людьми и руководят их частной жизнью, животные приглашаются на свадьбу, удостаиваются погребения, умеют танцевать под музыку, а лучшими из людей, память о которых хранится пещере нимф в эпоху империи (когда живет сам автор) – это  подкидыши родителей-аристократов, воспитанные в семьях крестьян и рабов. Женщина, преподающая Дафнису эротический урок, носит греческое имя, которое слегка маскирует ее социальную идентичность: имя Lykainion – это уменьшительная форма от lykaina – волчица; по латыни волчица – lupa, а переносно lupa – это проститутка, но уменьшительная форма - lupula, это не маленькая волчица,  слово встречается только в переносном значении – проститутка. Для эллинской культуры римского времени инициационный миф – далекое прошлое. Миф перестроен, все pro имеют в себе долю от contra. Так "наставница" Ликэнион одновременно волчица (дикая природа) и городская проститутка. При этом она не служительница богини, не храмовая жрица, как Шамхат, и не царская дочь, а «городская бабенка». (В этот период и миф о кормилице Ромула и Рема рационализировали в том смысле, что это была не волчица, а lupa в переносном смысле). Дафниса отличает не звериная страсть, а благочестие, сакральный трепет перед тайной отношения полов, бережность к Хлое, нежелание причинить ей боль. Волчица из города  оказывается в роли мистагога, а прекрасного Дафниса, живущего среди животных, но не нуждающегося в очеловечивании,  – в роли посвящаемого. Автор – так сказать «утопический эскапист»  – наделяет Дафниса «природной» простотой и невинностью вместе с красотой ухоженных аристократов и благородством поведения и помыслов, отличающим его как от городских родителей, так и от приемных.

Водоем, чаща, животные на водоеме, «жрица любви», – все это присутствует во всех трех эпизодах, но только Лонг сознательно использовал миф, возможно, услышанный в одной из восточных провинций, для литературных целей. Он погружает читателя в ситуацию, из которой рождается миф и которая отражается в культе: он рассказывает, как побывал в месте этого культа в пещере нимф на Лесбосе. Результат псевдо-ареталогии  Лонга – вторичный литературный миф и образец пасторального сюжета.

Программа конференции: https://sisu.ut.ee/caemc/icaem-2021