Вторые Рифтинские чтения: Тезисы докладов

Пленарная лекция 1 / Keynote Lecture 1

 

Mark Bender

The Ohio State University (Columbus, Ohio)

The Genealogy of Shyly Wote: Celestial Connections and Earthly Migrations

 

The Book of Origins is a major ritual text of the Nuosu, a subgroup of the official Yi (Yizu) ethnic group of Southwest China.  The narrative, existing in both written and oral variants, is part of a living tradition, especially among priests (bimo) and folk singers, in the Liangshan Yi autonomous region in Sichuan province and nearby Yunnan province. Portions of the myth-epic are recited at ritual and festival events, especially funerals and weddings.  The epic narrates the creation of the sky, earth, and living creatures through the frame of genealogies.  After an age of scorching heat, life is re-seeded on earth and a descendant of the "snow tribes, Shyly Wote, sets out in search of a father and winds up finding a bride.  His descendant is the sole survivor of a great flood, who marries the sky god's daughter, a union which results in the ancestors of the local peoples in southern Sichuan. This paper will examine how the tropes of genealogy and migration intertwine to create rhetorical structures for the unfolding action as various clans seek out "ideal niches" in the local environment and how this story resonates with other epics from the southwest and the eastern Himalayas.

 

Пленарная лекция 2 / Keynote Lecture 2

 

Gregory Delaplace

École Pratique des Hautes Études (Paris)

A Соncern for the Invisible

 

The examination of past or present Mongolian geomantic technologies, funerary practices, mediumnic apparatuses, narratives of encounters with ghosts or demons, and heated debates around the eco-cosmological consequences of mining, seems to delineate the contours of a distinctive concern for the invisible. This lecture will review some expressions of this concern and most of all what it says of a particular style of dwelling in places that people across Mongolia seem to be drawn to, in cities or rural areas. Rather than opposing a rural, nomadic way of dwelling to an urban and sedentary one, it might be interesting to explore the possibility of an aristocratic distinction, deeply seated in Mongolian socio-ecological organization, between kinds of people with different prerogatives and preoccupations for the invisible components of places they dwell in.

 

董诗琪

中山大学 中国古文献研究所 (广州)

李福清所作中国俗文学文献目录综述

 

2003年，中华书局出版李福清所作的《古典小说与传说》一书，其中收录李氏论文十篇。在李福清的序言里，他曾提到自己有意将全面搜集到的资料进行整理，形成一部《海外藏中国小说戏曲俗文学书录》，但遗憾的是，这本计划中的书录最后并没有得以出版，李氏究竟搜集到哪些俗文学资料，也没有一个完整的记录和整理。另一方面，李福清先生自六十年代开始，就已经开始从事敦煌文献、古代小说版本、戏曲等相关文献的整理和研究工作，并在《亚非人民》杂志上发表了《苏联及各大图书馆的东方藏书》等相关论文，但是这些论文都是以俄语写成，故而中国读者难以阅读。中国学者在使用这些资料时也存在不小的困难。本文旨在梳理李氏所记录的中国俗文学文献，评价其贡献及影响。随着时代的变化，一些书籍藏书地址、形态可能发生变化，对李福清院士的目录研究进行整理，也能够查漏补缺，为我们未来的俄罗斯汉籍文献整理工作提供帮助。

 

郭景红

北京外国语大学 国际中国文化研究院 (北京)

中国当代文学在俄罗斯的译介与出版的新趋势

 

中国当代文学在俄罗斯的传播，一直步履维艰，由于受到中俄文化差异及过多依赖政治等因素的影响，遇到一些困境，总体来说状况不佳。

改革开发以来，随着中国经济的迅猛发展和综合国力的增强，世界更多关注中国，俄罗斯读者也增强了对中国文学的兴趣，俄罗斯读者渴望通过中国文学特别是中国当代文学了解当代中国。同时，中俄两国政府大力推进文学互译，年轻一代的俄罗斯汉学家的崛起，及众多俄出版社积极参与出版中国文学作品等，构成中国当代文学走进俄罗斯的良好传播环境，使传播趋势转好。文学传播也出现了中国当代文学出版发行量赶超古典文学，纸质出版物占主流的背景下，网络媒体传播开始兴起等新态势，本文着重分析中国当代文学海外传播的新趋势及背后成因。

 

   李明滨

北京大学 (北京)

纪念老友李福清院士

 

我同李福清的交往在半个世纪以上，从20世纪50年代他来北大进修，即同我的大学同学刘锡诚、马昌仪结识。通过刘、马二位，我才得知他们三人对中国神话和民间文学研究已有较为深入的联络和互动。此后我们4人之间就成了知友圈。刘是中国民间文艺学会的负责人之一，马是中国社科院文学此《山海经》研究专家。二人最早在中国发表评价李福清的文论。

回顾学术交流史，我先后发表评价李福清的文章6篇。此外，还有在我的著作《俄罗斯汉学史》大象出版社（2008）等3种书中写有专节介绍他。并为其编了论文集《古典小说与传说》（李福清著、李明滨编造、中华书局，2003年）。我概括论述李福清在以下三方面：

一、学术成就巨大，涉及学术领域广泛。如《李福清院士汉学记攻略》（台北《汉学研究通记》，2014年）和《六十年竭尽心力功与名永垂史册》（北京《国际汉学研究》，2013年）。

二、治学方法特殊，值得借鉴，如《李福清的学术成就与治学方法》（北京《国际中国文化研究年鉴（1979-2009），2013年）。

三、文化交流实践的贡献。《中俄文化交流的使者——李福清与他的汉学研究》 （ 《中华读书版》2003.12.13）

     此外，他还对我写交流专著有启发作用.（李明滨：《中国文学俄罗斯传播史》后记，学苑出版社。2011年）

 

李正荣

北京师范大学文学院 (北京)

前夜：L和L，或者，Л和Р，或者中俄文人之家的故事

 

北京师范大学苏联文学研究所所长刘宁先生1984年9月至1985年9月在莫斯科大学访学，课堂之外，却与高尔基世界文学研究所的李福清先生有密切交流。刘宁访学期间，留下四本《访苏日记》，这些手稿文献中，记录了中俄大变革前夜中刘宁先生和李福清文人之交的极为珍贵的史料。

 

徐巧越

中山大学历史学系 (广州)

百年书缘 ——明刊《花笺记》的西传与文献发现

 

20世纪90年代，李福清在龙彼得的帮助下，在牛津大学发现了明刊《花笺记》孤本，将木鱼书的产生历史推前至明朝。这本广府唱本原为坎特伯雷大主教威廉·劳德的收藏。在大航海时代，劳德认识到发展东方学研究的重要性，故在牛津大学圣约翰学院建立东方藏馆，并将私人藏书移交于此，其中即包括明刊《花笺记》。由于缺乏认识中文的管理人员，这部中国典籍在藏馆尘封了三个世纪。直至二战结束后，英国政府大力扶持高校的汉学研究，馆员在普查文献时发现了此书，将其修复，这部唱本的价值方得以被重视。从明刊《花笺记》的西传与文献发现历程，不仅可回顾汉学家的交游、英国汉学发展史，更能由此得知，书籍的命运实与国运一脉相承。

 

张冰

北京大学 (北京)

 B.L. Riftin in the Eyes of Chinese Scholars

 

B.L.Riftin, the Russian Sinologist, has established a close connection with Chinese scholars, since the beginning of Sinology itself. This paper intends to unfold the image of Riftin from the viewpoint of Chinese scholars through the following aspects, namely, overviewing Riftin’s unique academic approach, thematic studies on Riftin and his academic interviews. It is argued in this paper that, the Chinese scholar's attention on Riftin, with an international vision and a cross-cultural perspective, had presented an objective and nuanced interpretation of Riftin’s Sinology, while enabling an in-depth development based on his research. This greatly enhanced the academic significance and value of both Russian Sinology and international Sinology. It also elaborated a fertile space in studying Riftin in the future.

 

Kikee D. Bhutia

Institute of Cultural Research, University of Tartu (Tartu)

The ‘Moving Lake’ of Sikkim: Controversies and Conversion of the Sacred Landscape

 

In the western part of Sikkim, at an elevation of 6,100-6,500 feet is located the Khecheopalri lake surrounded by dense forest cover and is home to a wide variety of birds, animals, insects, and flora.  But this area also presents one of the best examples of “storied place” where narratives of the sacred landscape is contested and often controversial. About 300 years ago, the establishment of the Khecheopalri monastery transformed Khecheopalri into a sacred Buddhist site. There are several etiological narratives surrounding Khecheopalri’s lake related to how it came into being and why it moved to its current locale. All the myths stress the importance of personal and ecological purity and cleanliness. Once the lake is polluted, it moves to a new location.

            This presentation will discuss the controversies that were catalysed when on 6th July 2004, a Nepali man called ‘God Angel’ swam in the lake, placing an Indian flag in the middle and declaring the lake to be the sacred lake of the Hindus. It was both shocking and disturbing for the Sikkimese Buddhist people because they considered the lake sacred and neither wash their faces nor dip their feet in the water. Therefore, by swimming in the lake, the Nepali ‘God Angel’ didn’t only act against the religious rules governing the lake. The offence also affected the community that resides in the surrounding areas. There is a growing concern for the indigenous Bhutia-Lepcha villagers and Buddhist pilgrims whose fear is that the lake may again move. This issue has also become a political one. Sikkim practices religious tolerance, and the state is governed by the Buddhist principles of social interdependency and non-violence. Under the 1991 special provision of Article 371(f) of the Indian Constitution, sacred religious sites within Sikkim are protected. Accordingly, the government must protect previously established religious places from damage or encroachment by any other religions.

In this presentation, I aim to discusses these issues and present the contemporary concerns towards the conservation of the sacred landscape and need to reinvigorate the narratives that function to protect sacred places.

 

Märt Läänemets

Estonian Oriental Society (Tartu)

Pilgrimage of the Merchant’s Son Sudhana from India to Far East. A „Travelogue“ of a Mahāyāna Buddhist Character

 

Merchant’s Son Sudhana (Sudhana śreṣṭidhāraka, 善財童子 shàn cái tong zǐ) is known as the protagonist of the Gaṇḍavyūha-sūtra („Supreme Array Sutra“ or „Flower Arrangement Sutra“), a prominent Mahāyāna scripture of Indian origin. Sudhana (‘Good Wealth’) there is a young boy seeking bodhisattvahood, the highest spiritual state in Mahāyāna Buddhism, by obtaining special samādhis or ‘concentrations’ from kalyāṇamitras or ‘spiritual benefactors’. All the process of spiritual maturing of Sudhana is described as a pilgrimage from one spiritual benefactor to the next and so on until he had visited all together 53 of them, the last one being Great Bodhisattva Samantabhadra under whose tutelage Sudhana finally reaches his goal.

In this paper, another “pilgrimage” will be explored – that one of wandering and transformation of Sudhana as a religious literary character from the text to text and tradition to tradition. In this literary “travelogue”, several phases may be to follow. It begins with the ancient Indian Avadāna literature where Sudhana first appears as a prince (kumāra). Then, transforming it into the figure of seeker boy in the Mahāyāna scripture. Finally, after translation of the Gaṇḍavyūha-sūtra into Chinese as a part of the Avataṃsaka-sūtra (華嚴經 huá yán jīng) and getting prominence and popularity of the text in China and Far East, Sudhana starts his new life there in Buddhist didactic works, literary creatures, art, and folklore traditions as one of the acolytes of bodhisattva Guanyin.

 

Valentina Punzi

Institute of Cultural Research, University of Tartu (Tartu)

Grassroots efforts for history writing in 2010s’ Amdo: communities, memories and the local past

 

In the 2010s local histories’ books mushroomed in book shops and informal venues of distribution across Amdo (Qinghai, PRC). This wave of interest in the publication of neglected pieces of the local past has largely been the result of a collective effort of memory practice involving different ethnic communities in the region.

On the one hand, cultural bureaus and offices at the county and prefecture levels produced officially sponsored and scholarly researched publications. On the other hand, privately managed publication initiatives relied on community’s financial efforts to print cheaply bound and photocopied books.

This contribution focuses on the analysis of some features pertaining to the second type of local histories’ books. Firstly, the publication of the local history of a chiefdom (tshoba) in Mangra County will provide an example to analyze material features, i.e. size, binding, layout; content arrangement, i.e. selection of sources and organization of the information; authorship and community participation. Secondly, I will explore this grassroots publishing effort in a larger perspective by situating it at the nexus between the urgency to preserve memories of the older generation, the sense of pride of belonging to a community and the emotional attachment to its locality.

 

Mart Tšernjuk

Institute of Cultural Research, University of Tartu (Tartu)  

Three kinds of sayings in the Zhuangzi

 

In Chapter 27 of the Zhuangzi there is a description of three kinds of rhetorical devices used in the book - they are yùyán 寓言, chóngyán/zhòngyán 重言 and zhīyán 卮言. The first one, yùyán ’lodged words’ has been often translated as metaphors, but actually this term has much wider meaning. The second one, chóngyán ‘repeated words’ or zhòngyán ‘weighty words’ has been understood in two different ways, but in general this term refers to the ancient sayings of the respected elders. The third one, zhīyán ‘goblet words’ is the most important one, because this describes specifically the language and philosophy of the Zhuangzi. In this paper all these three kinds of sayings (sānyán 三言) are described, analysed and exemplified.

 

Абушинова Е.Ю.

Пекинский педагогический университет (Пекин)

Современная женская поэзия Китая: вопрос возможности феминистского прочтения

 

Доклад будет посвящен сопоставительному рассмотрению творчества современных китайских поэтесс четырех литературных поколений: 1) И Лэй (1951 – 2018) и Чжай Юнмин (род. 1955); 2) Чжоу Цзань (род. 1968) и Лань Лань (род. 1967); 3) Си Ва (род. 1972) и Инь Личуань (род. 1973); 4) Чжэн Сяоцюн (род. 1980), Чунь Шу (род. 1983) и Ли Со (род. 1986). Я предполагаю обсудить вопрос о том, насколько правомерна в отношении творчества каждой из них возможность феминистского прочтения. В исследованиях на разных языках можно встретить формулировку «первая феминистская поэтесса Китая» в отношении И Лэй, выпустившей сборник «Спальня одинокой женщины» в 1988 году. Так пишут и о Чжай Юнмин, написавшей цикл «Женщины» в 1984 году. Но так ли они себя идентифицировали? Швейцарская исследовательница Юстина Ягучик пишет о Чжэн Сяоцюн как о феминистке и «экокритикессе антропоцена», но так ли говорила о себе Чжэн Сяоцюн в рамках недавнего российского Фестиваля феминистского письма? Как Ли Со, китайская переводчица Адриенны Рич, работает с телесностью в своих текстах? Я попытаюсь ответить на все эти вопросы, и, кроме того, надеюсь показать: принадлежа к разным поколениям, все эти поэтессы решали разные художественные задачи и по-разному сообразовывали свое творчество с литературным процессом – однако в их творческих стратегиях можно выявить значимые параллели. Методология работы носит междисциплинарный характер: наряду с литературоведческим подходом, я предполагаю использовать элементы гендерного анализа.

 

Андреев В.И.

Университет национальной обороны (Тайбэй)

Журнал «Сяньдай вэньсюэ»: переводческая и креативная рецепция модернизма на Тайване

 

Объектом отечественных исследований, посвященных современной китайской литературе второй половины XX века, в основном являются тексты авторов, изданных в КНР. При этом отсутствуют исследования, посвященные рецепции модернизма на материале известных периодических изданий, издаваемых на Тайване. Упоминания о журнале «Сяньдай вэньсюэ» и об авторах, основавших и публиковавшихся в нем, в отечественных исследованиях отсутствуют или ограничиваются несколькими короткими фразами. В то же время в тайваньском литературоведении эта тема хорошо изучена.  Цель исследования - анализ концепции, жанрового и тематического содержания журнала «Сяньдай вэньсюэ», а также раскрытие его влияния на литературный процесс, а именно – успешную рецепцию модернизма в литературе на китайском языке в 60-е годы XX в. Исследование проведено на материале первых 30 номеров журнала «Сяньдай вэньсюэ» (1960-1966), статей и воспоминаний членов редколлегии и публиковавшихся в журнале авторов, в том числе воспоминаний основателя и издателя журнала, тайваньского писателя Бай Сянь-юна.

            В марте 1960 года студенты, начинающие литературоведы и писатели во главе с Бай Сянь-юном (р. 1937), начали издавать в Тайбэе журнал «Сяньдай вэньсюэ» («Современная литература»). Помимо Бай Сянь-юна, его единомышленники Оу Ян-цзы, Чэнь Жо-си, Ван Вэнь-син, Ли Оу-фань, Лю Шао-мин занимались переводами произведений зарубежных авторов и публиковали собственные авторские произведения. Среди них был также известный поэт и издатель Дай Тянь. Практически все авангардные писатели и поэты, живущие в то время на Тайване, публиковали свои произведения на страницах журнала.

            Появление студенческого журнала ознаменовало новый этап литературного процесса на китайском языке, который ретроспективно можно назвать «поворотом к модернизму». Речь, прежде всего, идёт о западном модернизме. В прозе это Франц Кафка, Вирджиния Вулф, Джеймс Джойс – вот те авторы, чьи художественные тексты прежде всего интересовали авторов журнала и появлялись на китайском языке впервые. В поэзии одной из важнейших фигур был Т.С. Элиот.

            В 60-е годы XX века «Сяньдай вэньсюэ» стал играть ключевую роль в литературном процессе, сравнимую с огромным влиянием журнала Nouvelle Revue Française («Новое французское обозрение») в 20-30-е годы XX века во Франции, где публиковалась практически вся авангардная литература.

            Содержание представленных в журнале «Сяньдай вэньсюэ» текстов разнообразно по жанровому составу. Практически все произведения тайваньских авторов, пишущих на китайском языке, отличает символизм, философичность и утонченный психологизм.

Журнал «Сяньдай вэньсюэ» способствовал формированию контекста для переводческой и творческой рецепции западной литературы, главным образом модернистского направления, а также повлиял на направленность развития китайской литературы на Тайване и в Гонконге.

 

Белая И.В.

Институт востоковедения РАН (Москва)

Представления о десяти «кругах ада» в даосской школе Цюаньчжэнь

Школа Полного совершенства (Цюаньчжэнь 全真) – новое даосское движение, возникшее на севере Китая в эпоху Цзинь (1115–1234). Одним из важнейших монастырей этой школы стал дворец Вечной радости (Юнлэгун 永樂宮), расположенный в уезде Жуйчэн 芮城縣 пров. Шаньси 山西. Настенные росписи, украшающие стены его залов, являются визуальным источником по истории зарождения и развития школы Цюаньчжэнь, а также содержат интересные сведения о сотериологической парадигме этого учения. В качестве объекта исследования были выбраны фрески палаты Чун-яна (Чун-ян дянь 重陽殿) на которых изображены сцены даосского ада (ди юй 地獄), которые наставник школы Цюаньчжэнь Ван Чун-ян 王重陽 показывал во снах семейной паре – Ма Юю 馬鈺 и Сунь Юань-чжэнь 孫瑗禎 во время обращения в свое учение. На примере данных изображений рассматриваются представления школы Цюаньчжэнь об инфернальном мире и анализируется концепция «спасения» представленная в этой даосской школе.

 

Березкин Р. В.

Фуданьский университет (Шанхай)

История принцессы Мяошань в перспективе фольклорных сюжетов

 

История принцессы Мяошань (земное воплощение Бодхисаттвы Гуаньинь) обычно рассматривается в качестве легенды буддийского содержания, которая появилась в Китае ок. IX--X вв. Она объясняет происхождение женского образа этого божества, характерного именно для китайского буддизма. Несмотря на его относительную популярность этого сюжета, его происхождение до сих пор досконально не выяснено. Традиционно приписываемый знаменитому монаху Даосюаню, сюжет о Мяошань известен в записи чиновника Цзян Чжици 1100 г. В то время как в зарубежных исследованиях легенда о Мяошань рассматривается в контексте китайского буддизма, Б.Л. Рифтин обратил внимание на сходство истории Мяошань с распространенными у разных народов сказочными сюжетами о «третьей дочери», что отражено в нашей совместной статье, посвященной старейшему варианту «Драгоценного свитка о Сяншани» (Сяншань баоцзюань) из Ханоя (опубликована в 2013 г.). В данном докладе исследуется происхождение этого сюжета в контексте фольклора разных народов Евразии. Интересная параллель между легендой о Мяошань и сюжетом драмы «Король Лир» Шекспира позволяет задуматься об общих корнях этого литературного материала, хотя прямые связи между двумя сюжетами до сих пор не прослеживаются. Это сходство сюжетов также представляет материал для дальнейшего обсуждения феномена «бродячих сюжетов» в литературах стран Евразии.  

 

Бичеев Б.А.

Калмыцкий государственный университет (Элиста)

Коллекции рукописей на «ясном письме»  в СУАР КНР

 

Последние два десятилетия монголоведы Китая ведут активную работу по поиску, каталогизации и публикации рукописей на «ясном письме». В ойратской коллекции рукописей г. Урумчи, согласно данным, которые приводит хранитель коллекции До Галдан, находится более 500 рукописей различного содержания. Основой для ее создания послужили рукописи из частных коллекций, которые удалось сохранить от уничтожения в годы культурной революции. Одна из таких коллекций, принадлежала учителю Ни. Басангу, который унаследовал от своего отца более пятидесяти рукописей на «ясном письме». Впоследствии одиннадцать письменных памятников из личной коллекции были переданы им в дар ойратской коллекции. 

По данным профессора Центрального университета национальностей М. Эрдемта на территории Или-Казахской автономной провинции Синьцзяна зафиксировано более ста частных коллекций ойратских рукописей, в которых хранится около трех тысяч рукописей различного содержания. Среди ойратов, проживающих по берегам р. Или по сей день сохранилась традиция переписывания и обрядового чтения текстов рукописей. В 2009 г. группой исследователей из Японии и Китая был подготовлен и издан каталог рукописей восьмидесяти двух частных коллекций ойратов Синьцзяна.

С 2015 г. по 2019 г. М. Эрдэмт издал 50 томов серии «Ili-yin γool-un degedü urusqal daγau oron-du qadaγalaldaǰu bayiγ-a todo üsüg-ün dursqal-tu bičig-ün sudulul», в которой опубликованы факсимиле более ста рукописей на «ясном письме» из частных коллекций.

 

Блажкина А.Ю.

Институт Дальнего Востока  РАН (Москва)

Философская ценность конфуцианского трактата «Кун-цзы цзя юй»

 

В историко-философской традиции трактат «Кун-цзы цзя юй» издавна приписывался ученому-конфуцианцу Ван Су (III в.), однако не так давно ситуация существенным образом изменилась. В современном научном сообществе диспуты вокруг авторства и времени написания этого трактата продолжаются. Содержание «Кун-цзы цзя юй» составляют истории из жизни Кун-цзы, его беседы с ближайшими учениками, а также видными политическими деятелями того времени. Эти беседы представляют собой философские диалоги,  касаются важнейших онтологических, этических, эстетических и эпистемологических вопросов, таких как: гармонизация Поднебесной на основе добродетельного управления, философская необходимость ритуальной практики, космологическое устройство Поднебесной, традиционные для раннего конфуцианства вопросы педагогического и просветительского характера, морального самосовершенствования. Разноплановая тематика «Кун-цзы цзя юй» представляет собой ценный источник, который раскрывает суть философии раннего конфуцианства. Отдельные фрагменты «Кун-цзы цзя юй» совпадают с классическими конфуцианскими памятниками «Шан шу», «Лунь юй», «Сяо цзин» и др.. Кроме того, в «Кун-цзы цзя юй» приводится множество цитат из протофилософского текста «Ши цзин». Хотя трактат «Кун-цзы цзя юй» в силу ряда причин, не считается классическим текстом конфуцианства, но он несет в себе непреходящую философскую и историческую ценность. Исследование «Кун-цзы цзя юй» представляется автору актуальной научной задачей, решение которой способствует расширению арсенала синологического философского знания, а также диалогу философских культур Востока и Запада.    

 

Бобровникова Т.А.

СУНЦ МГУ (Москва)

Представление о душе в древнем Риме и Китае

(Опыт сравнительной историко-этнографической реконструкции)

 

Как представляли себе римляне душу и ее судьбу после гибели тела – это очень темный и сложный вопрос. Кроме обычных жалоб античников на скудость источников встает новая трудность: мы имеем дело со сведениями, искаженными поэтами, стилизировавшими римские верования под греческие мифы, и антикварами, обрабатывавшими их в духе модной философии. Мой метод реконструкции очень резко отличается от других. Обыкновенно изучают только античный материал. Я вернулась к сравнительно-этнографическому методу. На многие неясные представления римлян проливают свет параллели с Китаем. Хотя, на первый взгляд, кажется, что трудно найти более несхожие общества, чем Китай и Рим, я вижу несколько пунктов, которые их сближают. Во-первых, у обоих народов очень архаичная религия – религия римлян сохранила более архаичные черты, чем греческая. Во-вторых, у китайцев и у римлян особенное развитие получил культ предков. Наконец, римские и китайские верования подверглись сильному переосмыслению в духе философии: для Китая – даосизма, буддизма и отчасти конфуцианства, для Рима – пифогореизма, платонизма, стоицизма.

Автор исследует надписи и все сохранившиеся фрагменты античных авторов, касающиеся интересующей нас темы, и сравнивает с некоторыми китайскими материалами. В результате он опровергает эволюционную теорию, выдвинутую еще Францем Кюмоном, и приходит к выводу, что у римлян было представление о множестве душ, близкое к китайскому.

 

Богомолов П.А.

Школа востоковедения НИУ ВШЭ (Москва)

Монахи цзин-ши и чандао в структуре китайской сангхи IV-VI вв.

 

В современной китайской филологии существует термин цзянчанвэньсюэ (讲唱文学, «Литература для декламации и пения»), обозначающий в самом широком смысле тексты проповедей средневекового буддизма (IV-X вв.). В их число входят тексты под названием суцзян (俗讲, «Рассказы в народном ключе»): это проповеди с включением изрядного количества популярных китайских мотивов/сюжетов, которые могли исполняться за пределами монастырей, а также записываться для продажи мирянам.

Первый источник, фиксирующий существование особой группы проповедников буддизма в Китае, — это сборник биографий «Гао сэн чжуань» («Жизнеописания достойных монахов»): люди, исполнявшие функции проповедников и миссионеров, названы там наставниками-чандао 唱导. Проповеди проводились, главным образом, во время церемоний покаяния-чжай (斋), на которые собирались как монахи, так и миряне. Наравне с наставниками-чандао в церемониях-чжай принимали участие и другие монахи профессионалы – чтецы-цзинши 经师.

Доклад посвящен комплексной идентичности чтецов-цзинши и наставников-чандао, в среде которых бытовали и эволюционировали специфические литературные «жанры» (сами тексты до нас не дошли). Ставится следующий вопрос: как определялись границы групп чтецов-цзинши и наставников-чандао? Для этого будет продемонстрирован ряд фрагментов биографий монахов из «Гао сэн чжуань», которые описывают путь профессионального становления и саму деятельность этих людей. 

Доклад основан на трех переводах с древнекитайского, выполненных автором тезисов: 7-й, 9-й и 10-й разделы «Гао сэн чжуань».

 

Брылёва Н.А.

Институт иностранных языков, Педагогический университет Внутренней Монголии (Хух-Хото)

Иян цян: китайская музыкальная драма провинции Цзянси

 

Музыкальная драма Иян цян 弋阳腔 является одним из интереснейших явлений традиционного театрального искусства Китая. Она сложилась на территории уезда Иян провинции Цзянси на закате эпохи монгольского владычества. В основу же её легло сценическое искусство южной драмы наньси 南戏. Отличительные черты этого направления способствовали быстрому росту его популярности в различных слоях населения и распространению во многих регионах страны. Уже в эпоху Цин этот вид драмы  оказал решающее влияние на формирование столичного театра цзинцзюй 京剧. 

Следует отметить, что в западном китаеведении Иян цян практически не изучена;  в России это направление старинной китайской музыкальной драмы также не нашло своего исследователя.

В настоящем докладе мы рассмотрим проблему возникновения Иян цян, при этом особое внимание будет уделено анализу факторов, определивших специфические черты этого жанра. Кроме того, будет дана характеристика репертуара, особенностей сценического искусства, отдельно коснёмся генетической связи региональных театральных традиций с иянской музыкальной драмой. 

 

 

Виноградова Т.И.

Отдел литературы стран Азии и Африки БАН (Санкт-Петербург)

                                                Загадки коллекции «Окулич»

 

            Среди коллекций китайской народной картины Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого РАН (Кунсткамера) под шифром МАЭ 3676 хранится собрание из 250 картин, о котором известно, что оно было подарено Музею человеком по фамилии Окулич в 1928 г. Ценность гравюр подтверждена включением их в альбом «Редкие китайские народные картины из советских собраний» Б.Л. Рифтина и в альбом картин из российских коллекций под редакцией Фэн Цзицая. Коллекция заслуживает внимания сама по себе, а не только как совокупность входящих в нее артефактов. Картины очень хорошо подобраны. Трудно поверить, что были приобретены человеком, не имеющим основательной синологической подготовки. Коллекция датируется 1896-1904 годами. Гравюры отпечатаны в трех регионах: в Тяньцзине, в Шаньдуне и в Шанхае, есть одна японская. Отсутствуют «иконы». Много картин на литературные сюжеты, театральных сценок и бытовых зарисовок. Очевидно внимание собирателя к надписям на картинах, версиям одного и того же сюжета, вариантам раскраски. Есть дублеты и варианты картин из коллекции В.М. Алексеева, собранной несколько позже.

            Изучение поможет пролить свет на особенности бытования и стиля позднецинской гравюры массового спроса.

 

Виногродская В.Б.

Институт Дальнего Востока РАН (Москва)

Литератор в Интернете — о неожиданной популярности Сюй Чжиюаня

 

Сюй Чжиюань 许知远 (род. 1976) — писатель и журналист, также ставший автором и ведущим популярного интеллектуального интернет токшоу «Тринадцать приглашений» (十三邀 Ши сань яо), которое соединило в себе эстетику китайского артхауса и новейших подкастов. Уже пятый сезон он разговаривает с известными современниками — учеными, художниками, звездами, продюсерами, бизнесменами и т.п., в основном по-китайски, но также по-японски и по-английски. А зрители продолжают спорить о феномене популярности "уродливого, пошлого, сального интеллигента среднего возраста", сознательно «предвзято» (有偏见 ю пяньцзянь) провозглашающего традиционные ценности китайских интеллектуалов.

Это шоу интересно тем, как на основе формата общего для современного интернета — свободный неформальный разговор с известным человеком или экспертом — возникает уникальный культурный продукт, специфичный именно для китайского интернета, и как человек, открыто выступающий против общепризнанных трендов, сам становится трендом.

 

Волчкова Е.В.

Институт классического Востока и античности НИУ ВШЭ (Москва)

Смерть после смерти: духи цзянь 聻 в народной религиозной традиции Китая

 

Согласно комплексу представлений, свойственному народной религиозной традиции Китая, души умерших (гуй 鬼) могут вести активную жизнь, во многом, отражающую жизнь обычных людей: для поддержания существования им необходимы еда и деньги (получаемые в виде жертвенных приношений); они обладают памятью, вредят или помогают людям; могут вступать в сексуальную связь с людьми; делают карьеру, продвигаясь вверх по ступеням пантеона божеств; могут понести наказание за недолжные деяния. Уже в ранние средние века в сюжетной прозе появляются упоминания о том, что духи гуй, подобно людям, могут умереть, а, по крайней мере, к XIII веку формируется представление, согласно которому после смерти души умерших превращаются в некий иной тип духов – цзянь 聻.

В настоящем докладе рассматриваются немногочисленные сведения о духах цзянь в китайских литературных и фольклорных источниках, которые также позволяют проследить, как появляются и развиваются новые концепты китайской народной религиозной традиции.

 

Гордиенко Е.В.

Центр изучения религий РГГУ (Москва)

«Три небесных духа правительниц Чынг…»: сакрализация древности во вьетнамских повествованиях о духах-покровителях деревенских общин на примере повествования из г. Хайфон

 

Доклад посвящен анализу сакрального текста, относящегося к наследию традиционной вьетнамской литературы, – повествования о духах-покровителях (神 蹟  thần tích) одной из деревенских общин в приморского города Хайфон на севере Вьетнама (xã Tỉnh Lạc, Hải Phòng). Этот текст, именуемый нами по первой строке «Три небесных духа правительниц Чынг…» (徵女王朝天神三位大王 Trưng Nữ Vương Chiều Thiên Thần Tam Vị Đại Vương…), посвящен трем близнецам по имени Хонг (洪 Hồng), Зунг (勇 Dũng) и Лыок (略 Lược), проявившим себя, как следует из текста, в вооруженных выступлениях вьетнамцев против китайской администрации в 40-е гг. I в. н.э., когда северные провинции современного Вьетнама входили в состав империи Восточная Хань. Текст был написан на классическом китайском языке не ранее второй половины XV в., а до нас дошел в списке 1938 г., хранящимся в настоящее время в библиотеке ИНИОН Вьетнама в Ханое. В 2002 г. иероглифический текст был переведен на современный вьетнамский язык. Наше исследование этого текста продолжает цикл работ, посвященных переводу и анализу вьетнамских повествований о духах-покровителях местности, изучаемых нами впервые в российской науке.

 

Горяева Б.Б.

Калмыцкий научный центр РАН (Элиста)

Сюжет “Шесть чудесных помощников” в устной традиции калмыков России и ойратов Китая

 

Калмыки России и ойраты Китая – этнос, который последние четыреста лет разделен в пространстве: калмыки находятся в Нижнем Поволжье, ойраты – в Синьцзян-Уйгурском автономном районе КНР (СУАР КНР). На сегодня фольклор ойратов практически не известен отечественным ученым, хотя в их среде сохраняется живая сказительская традиция. В сказочном фонде ойратов и калмыков присутствует также международный сюжет AT 513 А «Шесть чудесных товарищей».  В имеющихся в нашем распоряжении текстах сюжет AT 513 реализуется в двух видах: как самостоятельный и в виде контаминации. В калмыцкой устной традиции в сказках на сюжетный тип 513 помощники помогают герою жениться на дочери хана, выполняя трудные задачи, поставленные им. Отметим, что в калмыцкой сказочной традиции рассматриваемый сюжетный тип встречается еще и в контаминации: – 327 В** «24 брата и 24 невесты» + 513 А «Шесть чудесных товарищей».

У ойратов Синьцзяня сказка «Көклдә Мергн» («Кёкелдя Мерген») представляет контаминацию сюжетов 513 А + 653 «Семь Симеонов». Сказка состоит из двух ходов: в первом герой отвоевывает у пятнадцатиголового мангаса девушку, женится на ней. Второй ход сюжета начинается со смерти героя, когда помощники находят и оживляют героя, помогают ему вернуть жену и сына. Реализация сюжета 653 в ойратской традиции отличается от калмыцких вариантов тем, что имеет этиологическую концовку. Героиня обращается в Венеру, а герой с помощниками в созвездие, которое сопровождает ее. В калмыцких сказках на сюжет 653 друзья не могут решить кому может быть отдана девушка и в конце концов лишают ее жизни. Подчеркнем, что сказка ойратов ярко демонстрирует полистадиальность фольклорного текста. Так, в ней присутствуют мифологические мотивы и персонажи наряду с более поздними буддийскими представлениями.     

 

Грачёв М.В.

Институт стран Азии и Африки МГУ (Москва)

Образ императора Кадзана (прав. 984-986) в письменных исторических источниках средневековой Японии

 

Император Кадзан (годы жизни, 968-1008) по праву является одной и самых неординарных личностей японской истории. Стародавние предания гласят, что его восхождение на престол сопровождалось обилием загадочных природных явлений. В 986 г., когда финальную церемонию интронизации (Дайдзёсай) проходил восемнадцатилетний Кадзан, обнаружились многочисленные нарушения протокола, перемежающиеся с негативным «откликом» Небес (весь 986 год ознаменовался природными катаклизмами на о-вах Хонсю, Кюсю и Сикоку). В том же году император отрекся от престола. В итоге сформировался самый неблагоприятный «образ» императора Кадзана в исторических и художественных произведениях последующих эпох: якобы Кадзан передвигался по столичному «граду мира и спокойствия» Хэйанкё в повозке, запряженной собаками; ездил по дворцовому комплексу верхом на коне; неприлично громко смеялся и доводил до истерики придворных дам; пускался в пляс, едва заслышав музыку, то есть вел себя непозволительно для персоны государя, порушая существующие правила приличий. Насколько обоснованы были столь нелестные характеристики императора Кадзана в исторических источниках эпохи средневековья? Каковы могли быть причины приписывания Кадзану странностей поведения (включая утверждения, что император страдал умопомешательством)? Вот неполный список проблем, которые автор постарается освятить в настоящем докладе.

 

Завидовская Е.А.

Брянский государственный университет (Брянск)

Гуань Юй в исследованиях академика Б.Л.Рифтина и как герой ритуальных пьес

 

Академик Б.Л. Рифтин – автор значительного количества статей и книг, посвященных Гуань Юю (關羽, -219), генералу периода Троецарствия (220-280) и герою романа Ло Гуаньчжуна «Троецарствие». Немалое число его трудов об образе Гуань Юя в литературе, культуре и религии вышло в КНР и на Тайване (1999, 1997, 1993). Борис Львович редактировал текст перевода романа на русский язык, снабдил его предисловием и комментариями (издания 1954, 1984, 1997, 2004 гг.), что само по себе являет колоссальный труд. В сферу его исследований входили проблемы эволюции жанров в традиционной китайской литературе, роль и место романа «Троецарствие» в истории китайской литературы, вопрос изображения героев в сказе пинхуа и романе, ранние иллюстрированные издания «Троецарствия», Гуань Юй на книжной иллюстрации и народной картине няньхуа. Так обширная публикация, вышедшая на Тайване в 1999 г., представляла собой подборку картин няньхуа из коллекций всего мира к каждой главе «Троецарствия» (李福清. 三國故事年畫圖錄(上、下) // 歷史文物, 台北, 1999 (№11,12): 32-50, 5-22). В России больше всего театральных няньхуа по «Троецарствию» хранится в Государственном Эрмитаже. В заявленном докладе акцент будет сделан на материалах Б.Л.Рифтина о Гуань Юэ на театральной народной картине, а также представлены изыскания автора о пьесах с участием Гуань Юя, выполняющих ритуальную функцию в рамках храмовых праздников в современном Китае.

 

Завьялова Т.Г.

Новосибирский Государственный Университет Экономики и Управления

Новосибирский государственный университет (Новосибирск)

Философские взгляды Фэн Мэнлуна

 

Доклад посвящен вопросу о возможности и необходимости исследования системы философских взглядов Фэн Мэнлуна (1574–1646). Эту проблему можно рассматривать в двух методологических модусах.

Если считать Фэн Мэнлуна только собирателем и редактором простонародной прозы, проблема доклада не выйдет за рамки методологии литературоведения. Но если учитывать всю сумму творческого наследия Фэн Мэнлуна, можно достаточно обоснованно утверждать, что своя система практической философии у Фэн Мэнлуна была. В этом случае и литературные произведения на байхуа, и сборники коротких рассказов на вэньяне можно рассматривать как практическую реализацию его социально-философских взглядов.

Такую точку зрения можно подтвердить следующими фактами:

- Фэн Мэнлун серьезно занимался исследованиями и комментированием канонической конфуцианской литературы (《论语指月》, 《孟子指月》);

- он создал собственную концепцию «онтологии чувства» (情教本体论) как идеального устройства внутреннего мира человека;

- у Фэн Мэнлуна была своя концепция идеального управления, которая нашла отражение в «Записях о пребывании в уезде Шоунин» (《寿宁待志》) и в «Описаниях событий года Цзя-шэнь» (《甲申纪事》);

- Фэн Мэнлуна интересовали модели эффективного поведения в кризисе (стратагемы), для этого он составил «Сумму мудрости» (《智囊》);

- идейные и практические интересы Фэн Мэнлуна хорошо вписываются в общую проблематику неоконфуцианства: соотношение категорий «принцип» (理), «природа человека» (性) и «эмоции-желания» (人欲/情).  

 

Ивченко Т.В.

Институт лингвистики РГГУ

Институт классического Востока и античности НИУ ВШЭ (Москва)

«Троецарствие» Рифтина: особенности подхода и метода анализа

            Первому (хронологически) из великих романов – «Троецарствию» (полное название романа – «Популярное повествование по ‘Истории трех царств’») посвящено огромное количество исследований как в Китае, так и за пределами Китая. Несмотря на это работы Бориса Львовича Рифтина (далее Б.Л.) стоят среди них особняком.

            Б.Л., говоря об этом романе, подчеркивает его синкретичность, другими словами, «Троецарствие», по мнению Рифтина, является «точкой схождения» разных «повествовательных» традиций: традиций устного народного сказа, устного сказа пинхуа, буддийского сказа (бяньвэнь) и исторического повествования.

            Б.Л. системно сравнивает литературную традицию и традицию устного сказа, предшествовавшую написанию романа. «Троецарствие» как письменная эпопея не мог бы возникнуть без сформировавшегося к тому времени жанра профессионального сказа, отточившего не только языковые изобразительные средства самих сказителей, но и усовершенствовавшего особые способы повышения драматургической напряженности и изобразительной силы повествования.

            В китайской литературной традиции историческая эпопея, взяв за основу историческую хронику, постепенно переходила к описанию отдельных человеческих судеб (что противоположно пути развития исторического романа в европейской традиции). В этой связи Б.Л. приходит к весьма важному типологическому выводу: в Китае не эпос повлиял на историческую прозу, а историческая проза оказала значительное влияние на эпические сказания о прошедших веках.

            Таким образом, основными особенностями анализа романа «Троецарствие», предлагаемого Б.Л. Рифтиным, являются системность, структурный подход к анализу сюжета в целом и каждого персонажа в частности, обращенность к общему контексту китайской и мировой устной и письменной традиций, а также детальный анализ языковых особенностей романа. Несмотря на подробный анализ Б. Л., в «Троецарствии» есть еще много тем для исследования, для исследования в том направлении, которое практически 50 лет назад определил Борис Львович Рифтин.

 

 

Кляус В.Л.

Институт мировой литературы им. А. М. Горького РАН (Москва)

Рассказы китайских русских Маньчжурии об умерших:
на пересечении двух традиций

 

В 2007-2019 гг. среди старшего поколения китайских русских городского округа Эргуна (Автономный район Внутренняя Монголия КНР), потомков русско-китайских браков 1910-1950 гг., было записано довольно значительное число мифологических рассказов о встречах с умершими. Сопоставление с быличками русского населения Восточного Забайкалья, откуда были родом мамы и бабушки исполнителей-билингвов, показывает, что определенная часть зафиксированных рассказов имеет отношение к русской фольклорной традиции. Вместе с тем некоторые тексты однозначно представляют собой образцы китайского фольклора об умерших, сюжеты которого встречаются уже в средневековых повествованиях.

На примере мифологических рассказов китайских русских Маньчжурии об умерших можно рассмотреть редкое для фольклора явление диффузии двух фольклорных традиций, которое произошло на типологически сопоставимых для русской и китайской традиции представлений о мире мертвых. Более того, «встреча» двух традиций привела к появлению новых быличковых сюжетов, что свидетельствует об определенной продуктивности жанра в устной словесности русского населения северо-востока Китая.

 

 

Кнорозова Е.Ю.

БАН (Санкт-Петербург)

К вопросу об индийских параллелях во вьетнамской культуре

 

Ученые отмечали культурную общность обширного региона, в который входит Индия, Юго-Восточная Азия, Южный Китай (Мюс). Также исследователи обращали внимание, что общность может в значительной части быть объяснена типологическими схождениями (Парникель) (например, распространение культа великой богини-матери). Хотя индийцы, в отличие от жителей стран дальневосточного культурного региона, проявляли равнодушие к истории, Индия, как и Китай, на протяжении тысячелетий сохранила непрерывную культурную традицию (Неру).

В Индии, как и во Вьетнаме, важную роль играла община (деревня), получил развитие культ предков, правителю приписывалось магическое влияние на силы плодородия, общими были некоторые этнографические (например, обычай жевать бетель) и мифологические (например, противопоставление водного мира и небесного; культы черепахи, лягушки, змеи) особенности.

В вьетнамских летописных сводах упоминается о сожжении наложниц императора, почитании (храмы, статуи) Брахмы, Индры, знакомстве с культурой индуизированных государств (династия Ли 1010-1225).

Вьетнамское предание о Ман-ныонг может быть соотнесено со сказанием о Ришьяшринге, популярные во Вьетнаме истории о быстро растущих змеенышах имеют сходство с индийским преданием о спасении царя Ману от потопа.

Сюжеты некоторых вьетнамских сказок заимствованы из Индии (Никулин), во вьетнамском прозаическом сборнике XIV в. «Линь нам чить куай» один рассказ написан под влиянием «Рамаяны» (Юбер), а другой - под влиянием легенд кришнаитского цикла (Никулин).

 

 

Коробова А.Н.

Институт Дальнего Востока РАН (Москва)

«Праздных речей» непраздность — о повести Фэн Цзицая «Крохотные “золотые лотосы”»

 

Повесть «Золотые лотосы длиной в три вершка» (三寸金莲, 1986, премия «За новеллы об удивительном» 传奇文学奖, 1987) построена на описании внутреннего мира девочки, которой, согласно обычаю, наступает время бинтовать ноги. «Золотыми лотосами» называли маленькие женские ступни, которые по китайским эталонам красоты полагалось бинтовать. Поскольку женщина с искалеченными в угоду красоте ногами не могла передвигаться самостоятельно, «золотые лотосы» были символом высокого социального статуса и богатства. Ломка детской психики, страх, боль, унижение от бессилия что-то изменить, и неизбежно следующая за этим трансформация психики женщины – основные мотивы произведения.

В данном докладе рассматриваются структурно-композиционные особенности повести, которые позволяют проводить параллели с восходящим к устному сказу средневековым «многоглавным романом» (章回小说), – т.е. романом, состоящим из множества сюжетно завершенных эпизодов. Так, в частности, каждая глава имеет свой заголовок (章回体), содержащий оценку событий и лиц или предваряющий появление нового персонажа: «Маленькая девочка Гэ Сянлянь», «Удивительные дела начинают твориться», «Когда правда становится фальшью, фальшь становится правдой». К числу особенностей повести относится также ритмическая организация текста: многократные повторы синтагм с равным количеством иероглифов (обычно по 3 или по 4).

 

 

Ленков П.Д.

Институт истории и социальных наук РГПУ им. А.И. Герцена (Санкт-Петербург)

Числовые коды в позднедаосском синкретическом тексте школы Цюаньчжэнь

 

Доклад посвящен рассмотрению числовых кодов в позднедаосских религиозных текстах школы Цюаньчжэнь. В качестве основного источника для анализа взят текст Лун мэнь синь фа («Закон сердца-сознания [согласно традиции] Лунмэнь», XVII в.), в котором изложены воззрения Ван Чан-юэ, наставника даосской школы Цюаньчжэнь/Лунмэнь, также привлекается ряд базовых текстов школы Цюаньчжэнь, где изложены воззрения основателя и наставников школы первых поколений. Поскольку для школы Цюаньчжэнь с самого момента ее возникновения была характерна установка на религиозный синкретизм/синтез, стремление объединить принципы и практику даосизма, буддизма и конфуцианства, в синкретическом даосском тексте присутствуют числовые коды из всех трех учений, что мы и демонстрируем в своем докладе. Одним из центральных числовых кодов в текстах школы Цюаньчжэнь выступает троичность/триадичность: «три начала» (сань цай), «три внутренних драгоценности» (нэй сань бао), «Трое чистых» (сань цин ) и др. Важную роль в текстах Цюаньчжэнь играют двоичные числовые коды (бинарные оппозиции): «природа» (син) и «жизненность» (мин), «изначальный дух» (юань шэнь) и «изначальная жизненная энергия/пневма» (юань ци), «материальное тело» (сэ шэнь) и «Тело Закона/Дхармы» (фа шэнь), «движение вперед» (или «по течению», шунь син) и «движение в реверсивном направлении» (ни син).

 

 

 

 

Ляхова Ю.В.

Институт центральноазиатских исследований и религиоведения Бернский университет (Берн)

Историческая память об иностранном доминировании и ее влияние на буддизм в современной Монголии

 

Находилась ли Монголия в колониальном положении в отношении Маньчжурской империи или СССР? Конечно, по ряду многих формальных признаков, эти государства нельзя считать колониальными. Однако, это не значит, что теория деколонизации не может привнести ничего полезного в анализ культурной и политической ситуации в современной Монголии.

В докладе я буду говорить о современном восприятии Далай-Ламы XIV в Монголии. Мои информанты (большинство из них – монахи из разных монастырей Улан-Батора) считают неправильным употребление терминов тибетский буддизм и монгольский буддизм, предпочитая вместо этого говорить о буддизме в Тибете и в Монголии. Тибетский буддизм как понятие вызывает отторжение, поскольку считается, что он претендует на некоторое превосходство, первичность по отношению к монгольскому буддизму. Исследуя отношение современных монголов к своей истории, я постараюсь дать ответ на вопрос – почему именно сегодня в среде монгольских монахов, интеллектуалов и националистически настроенных групп происходит процесс отторжения Далай-Ламы, как традиционного лидера буддизма в Монголии. Как сегодня формируются отношения между Тибетом и Монголией?

Некоторые монголы сегодня считают советскую Россию и Маньчжурский Китай иностранными захватчиками, хотевшими обустроить Монголию по своему образцу. Освобождение от культурного влияния этих стран и страх потерять эту свободу связаны с ростом национализма, который, в свою очередь, можно связать с "деколонизационными" усилиями монголов по возвращению себе своего прошлого (и власти его пересоздавать) и по созданию свободной от иностранного влияния религии и культуры.

Доклад основан на материалах, собранных в Улан-Баторе в 2018 и 2019 гг.

 

 

Мазо О.М.

Институт классического Востока и античности НИУ ВШЭ (Москва)

 Грунтов И.А.

Институт языкознания РАН

Институт классического Востока и античности НИУ ВШЭ (Москва)

Семейные духи богатства в провинциях Цинхай и Ганьсу (КНР)

 

В провинциях Цинхай и Ганьсу на северо-западе КНР проживают носители языков четырех разных групп (монгольской, тюркской, тибетской и синитической). Тесное культурное взаимодействие привело, в частности, к появлению у тибетцев, ханьцев и монгоров, проживающих в регионе, общих представлений о домашних духах, обеспечивающих благосостояние семьи. В разных уездах они могут называться по-разному (тхеуранг, маогуйшэнь и др.), существуют разные способы их призывания и т.п. Однако общим является их злобный и мстительный характер, защита собственности хозяев, которая выражается, в частности, в том, что гостям не рекомендуется что-либо есть или пить во избежание проблем со здоровьем, невидимость, умение принимать облик кота, а также большие трудности с избавлением от этих духов.

В докладе будут рассмотрены различные сюжеты и нарративы, связанные с этими божествами. Особое внимание в докладе будет уделено анализу происхождения рассматриваемых персонажей в результате кросс-культурного взаимодействия религиозных и фольклорных традиций региона. Также будут рассмотрены прототипы локальных традиций, послужившие основой для возникновения этих персонажей, совмещающих различные функции.

 

 

Мещеряков А.Н.

Институт классического Востока и античности НИУ ВШЭ

Инфантицид в Японии периода Токугава

 

Еще в XVI в. иезуиты отмечали: японские родители легко прибегали к инфантициду, когда считали, что таким образом избавляют ребенка от пожизненной бедности. Особенно это касается северо-восточной Японии, где, согласно достаточно обоснованным оценкам, инфантициду подвергалось около трети младенцев.

Избавление от нежеланных детей происходило только в первые дни после родов (до того, как ребенка относили в святилище и предъявляли богам) и обозначалось разными словами, но самым распространенным из них было «мабики» («прореживание» или «прополка»). Этот термин входит в широкий обиход с конца XVII в. Он включает в себя и преднамеренные выкидыши, и убийство новорожденных. Прибегавшие к «прополке» родители обычно объясняли свое поведение бедностью и невозможностью выкормить ребенка.

Помимо бедности, имелись и другие основания для существования мабики. Поскольку наследование осуществлялось в подавляющем большинстве случаев по мужской линии, среди жертв мабики было больше девочек, чем мальчиков.

В рамках культуры мабики «прореживание» трактовалось как проявление ответственности за благополучие живых членов семьи – как детей, так и взрослых. Именно поэтому инфантицид мог восприниматься как проявление сыновнего/дочернего долга. Носители культуры инфантицида не считали свое поведение девиантным, поскольку до предъявления младенца богам он еще не считался «настоящим» человеком. Тем более это касается внутриутробного плода.

В период Мэйдзи повышение жизненного уровня и общественная атмосфера нетерпимости по отношению к инфантициду делали его все менее приемлемым средством планирования семьи и во втором-третьем десятилетиях ХХ в. он окончательно перестает влиять на демографическую ситуацию.

 

Минина Ю. Д.

Институт классического Востока и античности НИУ ВШЭ (Москва)

Юноша-кокосовый орех и жених-черепаха: сказки и предания о герое, «не подающем надежд», в фольклорной традиции народов Вьетнама

 

Волшебные сказки народов Вьетнама обнаруживают немало общих сюжетов и мотивов, что объясняется глубинными культурными и языковыми связями народов Юго-Восточной Азии, существовавшими на протяжении веков. Примером тому может послужить сюжет о сыне бездетных родителей, который появляется на свет в виде териоморфного или фитоморфного существа. В фольклоре вьетов, тямов, седангов существует два основных сказочных цикла подобного типа – повествования о низком герое в теле земноводного (рептилии) и истории о ребенке без рук и ног, похожем на кокос, тыкву, череп и т.п. Анализ структуры и мотивов фольклорных текстов на данные сюжеты дает основания полагать, что оба этих цикла несут в себе черты мифа и восходят к общей идее о душе умершего предка или первопредка, который перерождается в виде низкого существа, ассоциируемого с водой.

 

 Митруев Б. Л.

Калмыцкий научный центр РАН (Элиста)

Бениамин Бергман и Гесер

 

В период с 1898 по 1901 гг. Бениамин Бергман отправился в калмыцкие степи изучать уклад, традиции и язык калмыков. Во время этой поездки он собрал большое количество исторического, литературного и фольклорного материала о калмыках и их культуре. Результатом этой поездки стала публикация в 1804–1805 гг. в Риге четырехтомного издания «Кочевнические скитания среди калмыков в 1802–1803 годах» Б. Бергмана, представляющего собой важный источник сведений о литературе и культуре калмыков XIX в. Среди нескольких переводов текстов калмыких текстов на немецкий язык, опубликованных в этом издании, был представлен перевод двух песен эпоса «Гесер». Этот перевод является первым переводом песен «Гесера» на европейский язык и представляет интерес для исследования истории бытования «Гесера» в Калмыкии.

 

Митькина Е. И.

Санкт-Петербургский государственный университет (Санкт-Петербург)

Детективная проза Чжан Биу

 

В начале ХХ века одним из известных авторов детективной прозы был журналист Чжан Биу (张碧梧, 1897 – ?). На его решение писать детективы повлияло то, что он переводил на китайский язык произведения французского писателя Мориса Леблана про благородного вора Арсена Люпена. В предисловии к своему первому детективу «История об интеллектуальном поединке двух героев» он писал: «Если Запад смог создать образы Шерлока Холмса и Арсена Люпена, то почему на Востоке не может появиться такой же легендарный персонаж?»

Позднее Чжан Биу написал целый цикл произведений о детективе Сунь Уци – двадцать два произведения. Детектив здесь предстает как профессионал высокого уровня, причем он периодически совершает поступки, которые могут трактоваться как отходящие от норм традиционной морали. Рассказы Чжан Биу показывали перемены в сознании людей и в обществе. Как правило, действие произведений Чжан Биу происходило в китайских семьях, автор описывал преступления, явившиеся результатом столкновения традиционного общества и новых тенденций, он рассматривал различные социальные проблемы. Автор решил отказаться от классической схемы «детектив-помощник», главный герой действует в одиночку. Чжан Биу редко живописал кровавые подробности преступлений, ему интереснее было выявить мотивы преступников, показать настоящее положение дел, стоящее за каким-то преступным деянием.

Чжан Биу, кроме этого, был талантливым журналистом, ему принадлежал ряд статей, также посвященных детективному жанру, что способствовало. популяризации этого жанра в Китае.

 

Неклюдов С.Ю.

РАНХиГС

РГГУ (Москва)

«Догоминологические» источники о «диких людях» Центральной и Восточной Азии

 

Существует довольно большой корпус устных историй о неких человекоподобных существах – нагих, поросших звериной шерстью, не пользующихся огнем и не владеющих членораздельной речью. Они описываются несколько иначе, чем персонажи мифологических рассказов – с такими натуралистическими подробностями, которые не свойственны фольклорной изобразительной системе.

Можно предположить, что это обусловлено воздействием каких-то внешних факторов, скорее всего – гоминологических идей, которые непредумышленно внедрялись в местные традиции через расспросы участников экспедиций, посвященных поискам «снежного человека», начиная по крайней мере с 1950-х годов. Это предположение основывается на сличении подобных рассказов с более старыми («первичными») источниками, еще не включавшими столь подробных антропологических деталей, которыми изобилуют тексты второй половины ХХ в.

«Догоминологических» текстов, относящимся к данному тематическому корпусу, насчитывается не более полутора – двух десятков, причем древнейшие из них – китайские. В докладе они будут подвернуты сравнительному фольклористическому анализу, структурному и содержательному, что в дальнейшем позволит рассматривать эту традицию в конкретно-историческом аспекте, включая те инновативные изменения, которые произошли в ней в середине прошлого века.

 

Носов Д. А.

Институт восточных рукописей РАН (Санкт-Петербург)

Сэцэнбат

Институт этнических литератур Академии общественных наук КНР (Пекин)

Функции ойратского народного рассказа о сожжении чертовки Хитрецом-Аргачи

 

В 1990 году в Урумчи (СУАР КНР) был издан сборник сказок, включавший 61 повествование, объединенное главным персонажем – хитрецом по имени «Аргачи» (монг.: Arɣači). Тексты переданы классическим монгольским письмом (которое также называют старомонгольским), но были записаны среди ойратов. Большая часть сюжетов основана на разрешении главным героем административных и хозяйственных споров (монг.: ǰarɣu) при помощи своего остроумия. В большинстве рассказов мифологические персонажи отсутствуют. Но в одной из сказок Аргачи сталкивается с женщиной-чертом (монг.: šulum keüken). Главный герой побеждает антагониста, заставляя повторять определенный набор действий. Составители сборника отнесли все опубликованные ими тексты к сатирическим сказкам. На первый взгляд, функция данного повествования также сугубо эстетическая. Но есть в тексте один элемент, не понятный в развлекательном контексте. На просьбу женщины-черта представиться, главный герой отвечает: «Мое имя [я] Сам» (монг.: Minü ner-e über-iyen geǰü keleged). Поскольку в итоге антагонист погибает, этот элемент не получает своего развития в соответствии с сюжетной схемой СУС1136. Смысл данной схемы – скрыть от мифологического персонажа свое истинное имя, чтобы остаться неузнанным. К опубликованному в 1990 году в Урумчи рассказу о сожжении чертовки на востоке Халхи существует параллель – быличка, описывающая победу над мифологическим существом – хун-хара.  В докладе будет рассмотрено предположение о наличии у данного рассказа дополнительной «практической» функции – инструкции по противодействию демоническому существу.

Работа выполнена по совместному проекту РФФИ и Академии общественных наук Китая № 19-512-93002.

 

Одинокова П. С.

Высшая школа культурной политики и управления в гуманитарной сфере при МГУ (Москва)

Альбом «Сто разворотов с изображениями архатов» кисти Шитао

Доклад посвящен альбому «Сто разворотов с изображениями архатов» (Лохань бай кай цэе 罗汉百开册页) кисти выдающегося китайского живописца эпохи Цин Шитао (1642–1707). На листах альбома тушью в технике контурного рисунка (баймяо 白描) изображены буддийские святые из группы пятисот архатов, а также другие персонажи. Это единственное известное нам произведение Шитао в жанре «изображения людей», выполненное в форме альбома. Художник написал его для монастыря Гуанцзяо сы в период 1667 –1672 гг., когда находился под влиянием глубокого религиозного чувства.

Начиная с XX века альбом находился в частной коллекции в Японии и долгое время оставался неизвестным в Китае. В начале XXI века он был приобретен китайским художником и коллекционером Цуй Жучжо и впервые опубликован в 2010 году, а в 2012 году экспонировался на выставке в Национальном музее Китая. Альбом получил высокую оценку со стороны крупнейших специалистов и был признан подлинным произведением художника.

Цель доклада - охарактеризовать художественные и стилистические особенности живописи альбома, а также проанализировать отдельные сюжеты и образы.

 

 

Осокин А. В.

Институт литературы, Педагогический университет Внутренней Монголии, г. Хух-Хото (КНР)

«Шэньлоу чжи»: Старый китайский роман на рубеже столетий

 

Среди многообразия китайской художественной прозы XIX столетия найдётся немало значимых произведений, до сего времени не попавших в поле зрения российских китаеведов. В настоящем докладе впервые в отечественной синологии будет рассмотрен один из таких текстов – роман «Шэньлоу чжи» 蜃楼志 («Повествование о миражах»), увидевший свет в провинции Цзянсу в 1804 году. Произведение представляет яркий образец жанра многоглавного романа (состоит из 24-х глав-хуэй 回) и продолжает собой традицию т.н. шицин сяошо 世情小说 – «повествований о нравах века».

Подлинный автор романа неизвестен. В небольшом предисловии к этому произведению, составленном «Затворником с горы Лофу», автором указан некий «Сумрачный человек из Юйлина» (Юйлин лаожэнь). И в этом «Шэньлоу чжи» также продолжает анонимную традицию китайских романов, достаточно вспомнить знаменитый «Цзинь, Пин, Мэй». Интересно, что события, описанные в романе, разворачиваются отнюдь не в столице, а на периферии, в провинции Гуандун на юге Китая.

В докладе будут рассмотрены проблема авторства и история издания произведения, проанализированы его художественные особенности, а также степень влияния на роман предшествующей литературной традиции. Раскрыто его значение как источника сведений о цинском обществе региона Линнань 岭南, дана оценка достоверности исторических событий, описанных в «Шэньлоу чжи». Кроме того, сам язык произведения представляет значительный интерес (несмотря на то, что роман написан целиком на «гуандунском материале», в лексическом отношении он испытал значительное влияние диалекта У). 

 

Погадаева А. В.

Институт мировой литературы им. А. М. Горького РАН (Москва)

Корейский шаманский миф о брошенной принцессе: особенности повествования и вариативность сюжета

 

«Миф о брошенной принцессе» (Пари Кончжу) – один из самых известных эпических шаманских песнопений, который исполняют во время обрядов, связанных с проводами умершей души в потусторонний мир. Записано около 20 текстов данного песнопения, содержание которых отличается в зависимости от района. Некоторые из них имеют четкие причинно-следственные связи, а в некоторых логика почти отсутствует. Кроме того, песнопения в ряде районов носят юмористический характер.

«Миф о брошенной принцессе» можно также отнести к мифам о происхождении шаманизма в Корее, главными героинями которых являются женские персонажи.

В повествовании много повторов, информация часто преподносится в виде вопросов и ответов на них. В тексте песнопения имеются также отрывки почти дословно повторяющие слова из «Песни носильщиков похоронных носилок», что указывает на подвижность корейских шаманских песнопений: они, с одной стороны, легко впитывали в себя элементы из жанров традиционной литературы и фольклора, а, с другой стороны, сами оказывали влияние на эти жанры.

 

Родионова О.П.

Санкт-Петербургский государственный университет (Санкт-Петербург)

Особенности китайской анималистической прозы на примере романа Гэрэл-Чимэга Черного Журавля «Черное пламя»

 

 В докладе рассматриваются темы, образы, а также художественные особенности анималистического романа китайского писателя монгольского происхождения Гэрэл-Чимэга Черного Журавля «Черное пламя» (2006). Общий и сравнительный анализ романа не только выявляют особенности индивидуального стиля автора, но и характеризуют общие тенденции развития анималистической прозы в Китае и за рубежом. Красными нитями через весь роман «Черное пламя» проходят тема уважения к законам природы, а также тема любви и преданности животного к человеку. Характерной чертой произведения является сочетание научного и художественного стилей. Обращают на себя внимание такие качества писателя, как правдивость и тонкое понимание психологии животных. Среди особенностей его художественного стиля можно отметить обогащенный оригинальными метафорами и эпитетами поэтизированный язык. Вместо обычных перечислений действий персонажей автор делает акцент на сопровождающих их физических и психических ощущениях. Писатель не очеловечивает животных, тем не менее ему удается проникнуть в их внутренний мир благодаря использованию богатого арсенала запахов, звуков и даже тактильных ощущений. На сегодняшний день Гэрэл-Чимэг представляется самобытной и знаковой фигурой среди китайских писателей этого жанра. На наш взгляд, анималистическая литература такого уровня играет важную роль как в изучении мира дикой природы, так и в воспитании в людях человечности. Роман «Черное пламя» вызывает у читателя мощный эмоциональный отклик.

 

Рукодельникова М. Б.

Институт лингвистики РГГУ (Москва)

От китайских и дунганских сказок к экспедициям студентов МГУ в Среднюю Азию

 

Знакомство с культурой Китая состоялось в раннем детстве благодаря двум книгам Б.Л. Рифтина: «Сказки старого Сюня» с чудесными иллюстрациями В.М. Конашевича и «Дунганские народные сказки и предания» из серии Сказки народов мира.

Совершенно случайно на 1 курсе ОСиПЛ филологического факультета МГУ в середине 1 семестра стали набирать группу с китайским языком, куда и я перешла из любопытства из английской группы. Встреча с первым преподавателем – это была Чжао Шухуа, профессионал с большой буквы, во многом определила мою будущую жизнь.

Интерес к китайскому языку привел нас к руководителю дунганских экспедиций отделения структурной и прикладной лингвистики Б.Ю. Городецкому, согласившемуся взять нас «в поле» после 2 курса. В целом экспедиции к дунганам Киргизии и Казахстана продолжались 10 лет, мы же стали участниками двух последних, 1987 и 1988 годов.

Так как мы изучали китайский в университете, исследование дунганского проходило в постоянном сравнении с нормативным путунхуа. И хотя основной целью была лексикографическая работа, анкеты включали разнообразные задания для уточнения сочетаемости, моделей управления глаголов, употребления служебных элементов и т.д.

В результате многолетних экспедиций была составлена обширная картотека, планировалось издание нового дунганско-русского словаря. К сожалению, по ряду причин этому не суждено было произойти. Но в этих экспедициях ценнейший опыт полевой работы получило не одно поколение современных лингвистов.

 

 

Сабиров Р.Т.

Институт стран Азии и Африки МГУ (Москва)

О хубилганах в МНР

 

            Цель данного доклада — на примере перерождения (хубилган) Хуухэн-хутухты О. Тагарвы — показать важность и необходимость пересмотра сложившихся представлений о буддизме в МНР. Антирелигиозная кампания конца 1930-х гг. нанесла непоправимый удар по буддизму в Монголии, разрушив буддийские институты в стране. В том числе был прекращён поиск хубилганов, что прервало многовековую традицию существования института тулку в стране. Однако в то же время нельзя сказать, что последующие десятилетия были временем исключительно атеизма и атеистической пропаганды. Появляется все больше данных о существовании религиозных практик в Монголии, преимущественно на бытовом уровне. В этом контексте заслуживают внимания свидетельства о существовании двух перерожденцев, обнаруженных и живших в МНР. Это Цэрэндондов-хубилган, перерождение известного тибетского йогина и поэта Миларепы, и Хуухэн-хутухта О. Тагарва. 

 

Селеева Ц.Б.

Калмыцкий научный центр РАН (Элиста)

Фольклорное осмысление исторических событий в преданиях ойратов Синьцзяня

 

Исторический фольклор взаимосвязан с особым механизмом исторической памяти, заключающимся в сохранении и трансляции в общественном сознании важнейших событий и явлений истории, деятельности выдающихся исторических личностей. Историческая память конструирует иерархию значимости того или иного исторического события и способна повлиять на создание его мифологии [Неклюдов 2007]. Теоретические аспекты данной актуальной проблематики рассматривались в работах В. Я. Проппа [1976], Б. Н. Путилова [1960; 1988], А. К. Байбурина и Г. А. Левинтона [1983], С. Ю. Неклюдова [2007].

Особый интерес представляет сегмент историко-легендарного фольклора, представленный текстами исторических устных преданий в фольклорной традиции ойратов Синьцзяня. Историческое прошлое ойратов нашло отражение в легендах и преданиях о значимых исторических личностях и событиях: Чингисхане, Аюке-хане, Убаши-хане, Цебек-Дорджи нойоне, Лузан-Шуно, Галдмбе и др.; откочевке в Джунгарию, героическим битвам и сражениям с иноземцами и др.

Доклад посвящен рассмотрению двух синьцзян-ойратских преданий («Богатырь Ани Барданиг во время откочевки с Волги», «Об аудиенции Цебек-Дорджи у владетельного хана»), с точки зрения фольклорного осмысления конкретных исторических событий ― откочевки калмыков под предводительством Убаши-хана из России в Джунгарию и аудиенции у китайского императора Цэньлуна калмыцкого Убаши-хана с главными князьями.

 

Симонова-Гудзенко Е. К.

Институт стран Азии и Африки МГУ (Москва)

Вымышленные страны и народы на картах Японии типа Гёки

 

Карты типа Гёки – это первые известные сегодня японские карты с изображением своей страны. Самые ранние из известных карт этого типа относятся к XIV в. Сёмёдзи-нихон дзу (1305) и Ниннадзи-нихон дзу (1305-1306). Карты сохранились лишь частично, по одному листу, юго-западная часть страны Сёмёдзи-дзу и северо-восточная - Ниннадзи-дзу. Карты традиционно считаются картами Японии, однако на Сёмёдзи-дзу указаны, как существующие, так и вымышленные страны, вымысел которых в первую очередь связан с малым знанием окружающего мира, страхом и опасением перед ним и окружающим страну морем-океаном. Нападение монголов на Японию (1274, 1281) лишь подтвердили и усилили враждебность окружающего мира, что также нашло отражение в изображении. Архипелаг опоясывает змей, как бы охраняющий Японию, зарубежные страны вынесены к краям карты. Даже известные жителям архипелага земли, острова Рюкю и Амами, населяют странные существа с птичьими головами. Данный тип изображения Японских островов с вымышленными странами продолжает существовать на картах типа Гёки и в XVII-XVIII в. (Исикава Рюсэн). В легендах о вымышленных странах, отраженных в изображениях, просматриваются влияния верований, фольклора Индии и Китая.

Со временем меняется композиция изображения, но не его концепция.  На карте из энциклопедии 1801 г. окружающий мир мастеру уже представляется более знакомым, хотя по-прежнему враждебным. Изображения стран и народов, их населяющих, выносится за пределы карты, на поле вокруг.

 

Смирнов И.С.

Институт классического Востока и античности НИУ ВШЭ (Москва)

Сюжеты из Сыма Цяня в стихотворениях эпохи Мин (XIV-XVI вв.)

 

Стихотворное собрание эпохи Мин (XIV–XVI вв.) Минши бецай, составленное в XVII в. Шэнь Дэ-тянем, позволяет посмотреть, как в поздней поэзии используются сюжеты из Ши цзи («Исторические записки») Сыма Цяня, тем самым продемонстрировать способы актуализации смысла в китайских стихах.

В антологии около 1200 стихотворений – от четверостиший цзюэ цзюй до стихов люй ши и других крупных стихотворных форм. Среди стихов всех форм доля стихотворений, содержащих отсылки к историческим событиям, больше половины, – и это только те отсылки, которые удалось твердо установить. В свою очередь, «Исторические записки» Сыма Цяня – наиболее часто используемый поэтами антологии исторический источник.

Сюжеты из Сыма Цяня возникают в стихах как впрямую, путем цитирования, так и скрытно, намеком, расшифровка которого требует серьезных изысканий.  Между этими крайними случаями – множество не столь определенных способов отсылок, которые нуждаются в дополнительной классификации. Однако, как правило, все апелляции к авторитету великого историка связаны с необходимостью провести понятную читателю аналогию с современными поэту событиями, выставить этическую оценку тому или иному деятелю и т.п.

В докладе будут приведены несколько примеров различных способов обращения к «Историческим запискам», но, как мы надеемся показать, всякий раз поэты используют цитату, намек, аллюзию для расширения стихового пространства, порой настолько радикального, что исходный фрагмент порой в десятки раз превосходит его «свернутую» поэтическую форму.

 

Старостина А. Б.

Институт классического Востока и античности НИУ ВШЭ

Институт востоковедения РАН (Москва)

Волшебная кисть: трансформация международного сюжета

 

Чудесная писчая кисть, дарующая владельцу литературный талант, широко известна в китайской литературе как минимум с VII в., а возможно, и раньше (составитель «Истории Южных династий» Ли Яньшоу излагает подобное предание об авторе начала VI в.). По мере того, как возрастал престиж профессии художника, появлялись и упоминания о чудесных кистях живописцев. Эти кисти не даруют талант, а способствуют материализации нарисованных предметов (или даже живых существ). Во второй половине эпохи Тан комплекс мотивов, связанный с чудесной кистью, объединяется с международным сюжетом, который в 2011 году описал А. В. Козьмин, обозначив как «чудо святого Евпла». С этого момента сюжет существует в двух вариантах: «классическом» (без кисти, но иногда с участием других волшебных предметов – посоха, как в «Юань хуа цзи», или горлянки – позже, в «Пин яо чжуань») и трансформированном (рассказ «Лянь Гуан» в «Сяо Сян лу», сказка о волшебной кисти Ма Ляна).

 

Старостина Н. Б.

Творческая мастерская Леонида Лундстрема (Москва)

О ладовых и структурных особенностях музыки для циня эпохи Мин

 

Доклад посвящен сборникам музыки для циня эпохи Мин как своеобразному зеркалу того времени, их общим чертам и различиям. Среди тридцати девяти сохранившихся сборников для циня особого внимания заслуживает первый из них — «Шэньци мипу» («Чудесные тайные ноты», 1425), вышедший под редакцией принца Чжу Цюаня, на котором мы и сконцентрируемся в этом докладе. Музыка для циня эпохи Мин обладает своим специфическим и узнаваемым музыкальным языком, с одной стороны, наследующим традиции эпох Тан и Сун, с другой — отразившим взаимодействие китайской и иностранной музыки того времени — как центральноазиатской, так и западноевропейской (это взаимодействие мы рассмотрим с помощью конкретных музыкальных примеров).

Несмотря на последовательную программность минских пьес для циня, их структура логична и закономерна.

В музыке для циня эпохи Мин получил развитие старинный непрограммный жанр дяо’и («смысл лада», т. е. настройка, тип прелюдии, настраивающий на лад и интонационное содержание последующих пьес), который почти исчезает в эпоху Цин.

 Особое место занимает вопрос о типах настройки циня в эпоху Мин, их количество и «выживаемость»; ладовый аспект (пентатоника и гептатоника в пьесах для циня; применение хроматизмов).

 

 

Тертицкий К.М.

Институт классического Востока и античности НИУ ВШЭ (Москва)

Китай в российских и советских энциклопедиях (XIX–XXI вв.)

Отечественные энциклопедии длительное время игнорировались историками китаеведения, а если они и упоминались в соответствующих работах, то это было связано с конкретным исследователем или проблемой, но не с жанром энциклопедической статьи как таковой.  Между тем, именно там мы можем найти материалы, которые позволяют нам реконструировать взгляд на Китай целого ряда отечественных синологов, как не нуждающихся в представлении (В.П. Васильев, А.О. Ивановский, В.М. Алексеев), так и не слишком известных даже в профессиональных кругах (З.Ф. Леонтьевский, Г.Ф. Смыкалов) или просто одиозных (А.Г. Пригожин или Г.С. Кара-Мурза). История публикации посвященных Китаю энциклопедических статей предреволюционного периода показывает, что длительное время главной проблемой в этом процессе, как и при издании тогда энциклопедий в целом, было не отсутствие авторов, а отсутствие средств у издателей и недостаточный интерес читателей. Выпуск целого ряда энциклопедий не был доведен до конца, а изданное не слишком активно читали даже китаисты. В советское время этот процесс в основном определялся общим состоянием науки и научного истеблишмента того времени. В результате этих обстоятельств большая часть этих работ не вошла в соответствующие библиографические списки и до настоящего времени остается вне поля зрения специалистов.

 

 

Торопыгина М.В.

Институт востоковедения РАН, Институт классического Востока и античности НИУ ВШЭ (Москва)

Асахина – японский герой-путешественник периода Токугава (XVII-XIX века)

 

В основе образа Асахина, героя японской литературы, пьес Кабуки, произведений изобразительного искусства, - исторический персонаж, воин из клана Вада - Вада Сабуро Ёсихидэ. Первые легенды о нем появились в «Адзума кагами» (XIII в.). Памятник дает отрывочные биографические сведения об этом человеке (в частности, год рождения Асахина вычисляется по тексту как 1176) и сразу ставит его в разряд легендарных героев, обладающих огромной силой и способных на сверхчеловеческие деяния. Герой также появляется в «Сога моногатари» (XIV в.). В период Токугава имя Асахина оказывается очень тесно связанным с легендой о посещении различных островов. Литературные «путешествия на острова» (сима ватари) берут начало с путешествия юного Ёсицунэ (Ондзоси) в отоги-дзоси «Ондзоси сима ватари», однако в период Токугава «главным путешественником» стал именно Асахина. Представление об островах и населяющих их людях сочинители брали из китайских и японских географических сочинений, дальше же в ход шла фантазия. В развлекательных книгах XVIII века вырабатывается графический образ Асахина, который становится особенно популярен в XIX столетии. Асахина изображается с театральным гримом на лице, в одежде с особым узором, его атрибут – большая курительная трубка.

 

Цендина А.Д.

Институт классического Востока и античности НИУ ВШЭ (Москва)

Монгольские тексты о приметах по поведению и крику птиц

 

            Среди письменных памятников, распространенных среди монголов, большое место занимают разнообразные прогностические тексты. Особую группу составляют сочинения о приметах, в частности, о приметах по поведению и крику воронов и сорок. Эти тексты имеют различный генезис: сочинение о приметах по крику воронов восходит к «Кракаджарити» (VI–VII вв.) на санскрите; текст о сороках — к китайской традиции. Однако оба сочинения пришли к монголам через тибетскую книжную культуру. При этом приметы о птицах, бытующие в устном виде в народных представлениях монголов, не пересекаются с письменными текстами, существуя параллельно и самостоятельно.

 

Чеснокова Н.А.

Институт классического Востока и античности НИУ ВШЭ (Москва)

Книга пророчеств «Записи Чон Кама» 鄭鑑錄 (Чон Кам нок) как отражение философских взглядов позднего Чосона (1392-1897)

«Записи Чон Кама» 鄭鑑錄 (Чон Кам нок) были составлены неизвестным автором в поздний период государства Чосон, предположительно – в XVI-XVII вв. Тем не менее максимальную популярность и сомнительную славу «самой запрещенной книги пророчеств» сочинение получает в конце XVIII – начале XIX вв. Особенностью «Записей…» является то, что из всех сохранившихся профетических сочинений оно единственное предполагает реализацию события в ближайшем, а не отдаленном будущем.

«Записи…» представляют собой беседу трех чиновников, специалистов по теории пхунсу чири соль 風水地理說 – Чон Кама, Ли Сима и Ли Ёна, хотя последний не сообщает новой информации, и речь его оттеняет беседу Чона и Ли. Опираясь на ландшафт Корейского полуострова и ряд философских концепций, трое приходят к выводу о неизбежной смене правящей династии.

Наше исследование опирается на переведенный нами текст «Записей…» и предлагает аналитический взгляд на содержащиеся в «Записях…» философские концепции, характерные для позднего Чосона. Ключевой вопрос – что именно составляет «культурную канву» произведения и на что опираются доводы Чон Кама и Ли Сима.

 

 

Чистякова А.Н.

Новосибирский государственный педагогический университет (Новосибирск)

Композиции “голова, держащая в пасти кольцо” 铺首衔环. Постановка проблемы

 

Часто на дверях жилых помещений в Китае, как правило, хутунов или на воротах храмовых комплексов можно увидеть ручки в виде головы какого-либо животного, в пасти которого находится «ручка-кольцо». Такие приспособления выполняют вполне утилитарную функцию: в дверь можно постучать, за кольцо потянуть на себя.

Необходимо решить несколько задач: а) установить время появления сюжета; б) определить место размещения; в) изучить композиции и их значение.

Изначально личины, держащие в пасти кольцо, появились на бронзовых сосудах династий Шан (XVII —XI вв. до н. э.) и Чжоу (XI — III вв. до н. э.): у некоторых бронзовых сосудов боковые ручки рельефно отлиты в виде голов, держащих кольцо. На ханьских (206 год до н. э. — 220 год н. э.) фресках (рельефах) встречается множество изображений т. н. «голов, держащих в пасти кольцо». Данные изображения обычно помещаются на дверях в погребениях-склепах или в кумирнях, монастырях и т.п. Часто такие «головы» сочетаются с «киноварной птицей», «белым тигром», «драконом-ин», воином, быком, медведем, парой рыбок, составляя устойчивые композиции. Считается, что они являются благопожелательными знаками и служат изгнанию нечисти. Практически для всех композиций на ханьских погребальных фресках общим элементом является «голова, держащая кольцо, и киноварная птица». Цель таких «украшений» - покончить с вредным поветрием и злом. Самое широкое распространение получили в народе изображения на дверях для отвода несчастья и привлечение счастья.

 

Юша Ж.М.

Институт филологии СО РАН (Новосибирск)

Обряды детского цикла тувинцев Китая: ритуал и текст

 

У тувинцев Китая обряды детского цикла являются важными ритуалами. В современное время детский цикл продолжает свое бытование, проведение этих обрядов до сих пор не теряет актуальности. В тувинской культуре в обрядах детского цикла весь комплекс действий преследуют общую цель – обеспечение здоровья ребенка, наделение его счастливой судьбой и призывание для него благополучной жизни. В докладе будет рассмотрена прагматика ритуальных действ и семантика словесных компонентов обрядов детского цикла.